– Что, Миша? – спросила она. – Ты такой бледный, будто привидение увидал.
– В каком-то смысле, – кивнул он. И не удержался, рассказал ей обо всем. Думал, она будет его высмеивать или спишет все на переутомление. Но ее реакция стала для него неожиданностью.
– Знаешь, я читала, что где-то на севере, в вечной мерзлоте, нашли древних бактерий – живых, – помолчав, сказала она.
– Ты это о чем? – не понял он.
– Ну, я подумала, может, это существо тоже где-то в спячке было до поры. Знаешь, водяные черепахи, например, когда вода сильно охлаждается, могут впадать в анабиоз надолго. Может, то, что ты видел, тоже…
– О чем ты говоришь, – застонал он. – У нас же тут не вечная мерзлота.
– Мы многого не знаем, Миша, – сказала его жена мягко, словно он был несмышленым ребенком.
– Ну конечно, – сказал он. – А может, тут еще в анабиозе пребывает кто-нибудь из древних – тех, что жили там, на холме, и оставили нам каменные наконечники. И в следующий раз я встречу наверху дикаря с дубиной, который спросит, не пробегал ли здесь мамонт.
Но Светлана шутку не поддержала. Она оставалась серьезной.
– Кто знает? – сказала она. – Тут, возле реки – старые курганы. И под ними лежат древние воины. А в таких местах иной раз происходят странные вещи.
– Вот только не надо эти глупости внушать детям, – раздраженно попросил он. – Я уже видел у Максима рисунки – чудовища, пожирающие людей. Он – мальчик впечатлительный, пожалела бы ты его. Им и так тяжело придется в новом мире.
– Им легче будет, если они смогут на что-то опираться, – сказала Ланка. – Ведь это, может, наши предки лежат тут, под холмами.
– Не знаю, как твои, а мой дед приехал в Москву откуда-то с юга, так что мне они явно не родственники, – открестился Михаил. А сам подумал – может, все дело в этом? Может, оттого, что Ланка – москвичка уже в котором поколении, она так интересуется своим происхождением. Он вовсе не был против, если бы этот ее интерес не отдавал какой-то болезненной мистикой. О тех, кто лежит под курганом, она способна была рассуждать так, словно их похоронили вчера. И ему снова показалось, что ее будто подменили – тогда, давно, из больницы к ним вернулась совсем не Ланка, а другая, завладевшая ее внешностью. Или, по крайней мере, не совсем Ланка.
С другой стороны, ему знакомо было это ощущение, когда время перестает иметь значение. Михаил когда-то это особенно остро чувствовал у моря – мерно накатывали волны, и он начинал понимать, что так же было за тысячи лет до его рождения и будет спустя тысячи лет после его смерти. И сама мысль о смерти не казалась здесь трагичной.
А вот его дети моря не увидят никогда. Жаль. Зато река – вот она, рядом. Может, когда-нибудь они все же поднимутся на поверхность – скорее всего, к тому времени все окрестные дома окончательно превратятся в развалины, а запасы продуктов закончатся или сгниют. И придется им так или иначе опять добывать себе пропитание оружием.
– Ты можешь со мной не соглашаться, – сказала тем временем Лана, – но теперь тебе надо быть особенно осторожным. Я не думаю, что это была галлюцинация.
Он согласился. И они решили, что детям пока рассказывать ничего не будут, и наверх тоже не возьмут. Надо сперва разобраться, какая опасность им угрожает.
– И знаешь что, – напоследок сказала жена, – я очень тебя прошу, не ходи за реку, Миша.
– Ладно, ладно, – буркнул он, а сам подумал: «Опять на нее нашло».
Спустя неделю они с Гариком уже собрались было выходить, как вдруг услышали поблизости собачий вой. Псы и раньше, случалось, поднимали шум, но в этот раз они выли как оглашенные, словно чуяли беду. А потом Михаил, похолодев, услышал рычание, жалобный визг и еще непонятные странные звуки – не то стон, не то хрип, не то ворчание, которые издавал какой-то неведомый зверь. И вся эта какофония продолжалась около часа, а когда все стихло, люди так и не решились выйти наружу и посмотреть, в чем дело.
На следующую ночь все же пришлось выйти. Как только Михаил оказался снаружи, к нему подбежал Мальчик, на спине которого виднелись жуткие раны. Хаски лизнул его руку и заскулил. Михаил вернулся, нашел мазь и обработал спину пса. У еще одной собаки была, похоже, сломана лапа, но она не подпускала к себе. А потом, пробираясь по тропинке, врач споткнулся о полуобъеденную тушу еще одного из псов. Прошлой ночью тут явно разыгралось настоящее сражение, но кто противостоял собакам, было непонятно. Не водилось тут до сих пор таких зверей, с которыми те не смогли бы справиться. Разве что пришла какая-нибудь дикая тварь из дикого леса – так уговаривал себя Михаил. Но кто это мог быть? Волк? Непохоже.
А еще через две ночи он увидел, кто наведался к ним. Когда он уже возвращался, обойдя несколько квартир и набрав еды, он услышал собачий лай недалеко от бункера. Собаки облаивали кого-то на склоне холма, Михаил осторожно подошел чуть ближе – и обомлел, встретив холодный, немигающий взгляд огромной уродливой ящерицы. Больше всего она была похожа на гигантского варана. Ободренные его присутствием собаки принялись с удвоенной силой наскакивать на пришельца, и одна из них, зазевавшись, подскочила слишком близко. В тот же миг гигантский ящер раскрыл пасть и ухватил ее за холку. Пес захрипел, а тварь, поставив когтистую лапу ему на живот, сгорбившись, с силой провела когтями, распарывая несчастной собаке брюхо. При этом она вновь пристально и, как показалось врачу, надменно взглянула на него, словно говоря: «Вот что будет с каждым, кто посмеет сражаться со мной».
Михаил, опомнившись, кинулся к бункеру, слыша за спиной визг издыхающего пса. Попав внутрь, он поспешно захлопнул дверь. Когда он вошел в общий зал, на нем, видимо, лица не было, потому что все обернулись к нему.
– Что случилось, Миша? – спросила наконец Ланка.
Он только рукой махнул. Не было у него слов, чтобы описать происходящее. Немного позже, когда он более-менее пришел в себя, устроили что-то вроде военного совета. Пока непонятно было, откуда пришли эти твари, много ли их и ждать ли еще каких-нибудь монстров. Ясно было одно – детей на поверхность теперь выпускать нельзя. Михаилу, как ни странно, показалось, что Ланка восприняла случившееся чуть ли не с облегчением. Он тоскливо думал – вот только казалось, что жизнь налаживается, и надо ж такому быть, что опять начались кошмары. Походы за продуктами стали теперь невероятно сложным и рискованным предприятием. Каждый раз перед выходом Михаил долго прислушивался – не воют ли опять снаружи собаки. И лишь убедившись, что все тихо, решался покинуть бункер, держа наготове оружие.
Бывали ночи, когда ему приходилось оставаться в бункере. Старые запасы быстро таяли, и скоро пришлось ограничивать порции. Больше всего от этого страдали дети – растущие организмы требовали еды. Бункер уже переживал голодное время в первый год, зимой, когда умерли от лучевой болезни двое добытчиков, а третий еле ноги таскал. С приходом Михаила и Светланы дела наладились, но об этом помнили только старшие. А дети не могли понять, почему должны вставать из-за стола голодными. И Михаилу было не по себе, когда он замечал взгляды, которые они кидали в чужие миски.
