– Ничего. Плечами пожал только. Значит, ты не собираешься с ней разговаривать?
Михаил пожал плечами:
– А смысл?
Жизнь изменилась, он чувствовал это. Нельзя было подходить к ней с привычными мерками. Его раздражали даже слова, которые выбирала Тина. Так могла бы говорить Светкина мать тогда, до Катастрофы. Но сейчас прежние понятия о том, что хорошо и что плохо, уже не годились, а Тина словно бы не понимала этого. А может, она просто не хотела смириться с тем, что ее время уходит, она стареет, а хозяевами в бункере скоро станут эти, молодые, желающие все делать по-своему?
– Очень жаль. Мне следовало раньше понять, что тебе плевать на свою дочь – так же, как и на меня, – проговорила женщина, развернулась и пошла обратно в общую комнату. Михаил покачал головой. Это были не те слова. Для того, что происходило вокруг, у него вообще не было подходящих слов.
Рустам и Наташка заняли отдельную комнату, и все приняли случившееся как само собой разумеющееся. Михаил, хотя и не слишком внимательно наблюдал за молодежью, отметил, что дети – он даже старших все еще воспринимал, как детей – стали более замкнутыми. Словно у них появились свои секреты. Причем их с Ланкой дети – Максим и Иришка – предпочитали проводить время вместе, словно бы сторонясь остальных, а Рустам с Наташкой, Джаник и Сакина образовали другую компанию. Члены этой компании то и дело попадались взрослым в самых неожиданных местах, и Михаилу казалось, что они подслушивают не предназначенные для них разговоры. Но ему некогда было вникать в такие мелочи, он слишком уставал. Пусть лучше воспитанием детей занимаются женщины. Он не видел, что Тина окончательно ушла в себя, а Гуля надрывается, пытаясь накормить и обстирать остальных. Но хотя ей и отправляют на помощь Наташку и Сакину, толку от них мало. Наташка ленива и пользуется каждым поводом сбежать к Рустаму, а Сакина старательна, но у нее все валится из рук, и очень трудно научить ее чему-то. А вот с Ланкой дети по-прежнему проводили много времени.
Но Михаил заметил также, что у Иринки отношения с матерью обострились. Однажды он решил поговорить с дочерью – и был потрясен, насколько далеко зашло дело.
– Она заставляет нас просить удачной охоты у деревянных болванов, – крикнула девочка. – Я больше не хочу этого делать. Зачем мне разговаривать с куском деревяшки?
– Для мамы это – вера в древние силы, – попытался подобрать слова врач. – Ведь хуже-то не будет.
– Ненавижу! – крикнула девочка. – Мама думает, что нашей жизнью управляют те, кто спят под холмом. Но они ничем управлять не могут. Они уже давно умерли. Я видела дохлую крысу. Она сгнила, и от нее остались одни кости. Разговаривать с теми, кто спит под холмом – все равно, что говорить с дохлой крысой!
Михаил схватился за голову. Две женщины, которых он любил больше всего, рвали его сердце на части из-за какой-то, казалось, ерунды.
– Но неужели ты не можешь сделать это для мамы?
– Вот так взрослые всегда говорят, – крикнула девочка. – Сделай для мамы, сделай для папы. А потом все рушится. И мы сидим под землей в вонючей дыре! Я больше не хочу, чтобы меня заставляли. Я хочу сама решать, что мне делать.
Михаил не нашел, что ответить ей. Когда после этого разговора он вошел в комнату к Ланке, та лежала на постели, но не спала. Врач понял, что жена все слышала.
– Не сердись на нее, – только и сказал он. – Это, наверное, переходный возраст.
Жена поглядела на него усталыми, сухими глазами.
– Я не сержусь. Я это заслужила. Я сама виновата.
– Прекрати, – умолял он, опустившись на пол возле ее кровати. Рука Светланы коснулась его волос.
– Бедный Миша, тяжело тебе со мной, – вдруг сказала она. – Без меня, наверное, будет легче.
И он похолодел – никогда раньше он не слышал, чтобы она говорила таким тоном.
– Не смей так говорить, – крикнул он и спрятал лицо у нее на груди. А она глядела на обшарпанный потолок, словно видела там что-то, недоступное его взгляду.
«Я виновата, – думала она. – Я не хотела привязываться к детям. И с дочкой это у меня получилось – почти. Потому я не могу просить, чтобы она меня любила – я этого не заслужила. И я не могу ее любить, потому что знаю – ее тоже могут в любой момент у меня забрать. И все равно я ее люблю. И если ее возьмут, я буду горевать. Но не Максима, только не Максима! Если заберут его, я умру. Лучше уж меня».
И странный холод разлился по ее телу. Как будто ее услышали.
Михаила стал сопровождать на вылазки Рустам, парень очень быстро научился обращаться с оружием. Ирку и Наташку врач продолжал обучать оказывать первую помощь больным и раненым, рассказывал, какие бывают лекарства, учил разбираться в инструкциях к ним, хотя все таблетки были давно просрочены.
Однажды Михаил услышал, как Рустам разговаривает с Иркой:
– Когда ты еще немного подрастешь, я и на тебе женюсь.
– Вот еще, – хмыкнула девочка.
– Точно говорю. Тут все равно больше никого для тебя нет. Или будешь ждать, пока Джаник вырастет.
– А как же Наташа? Ты же с ней живешь.
– Ну и что. Мама говорит, мужчине можно иметь столько жен, сколько он сможет прокормить. Наташа – моя главная жена, она сильная, ловкая, и у нее шесть пальцев на руке.
– А если я не захочу, – буркнула Ирка.
– Куда ты денешься, – самоуверенно сказал Рустам. – Я – добытчик, я уже ходил наверх, скоро буду приносить еду.
Лана тоже слышала этот разговор. Может, именно поэтому через несколько дней она сказала Михаилу:
– Знаешь, если со мной что-нибудь случится, отведи Иришку в метро. К людям. Если, конечно, она сама захочет.
– А Максима? – удивился врач.
– Ну конечно, его тоже. Им лучше здесь не оставаться без меня.
Михаил покачал головой.
– Слишком поздно. Об этом надо было думать раньше. Сейчас это очень опасно. И брось ты эти тоскливые мысли. Скорее уж что-нибудь случится со мной.
– Мы этого не переживем, – серьезно сказала Ланка.
– А я не переживу, если пострадаешь ты. И как ты себе представляешь – я приду в метро с детьми, и нам там прямо так обрадуются? Еще несколько ртов, которых надо кормить. Вопрос в том, не прогонят ли нас обратно. А может, и вовсе убьют, не разобравшись.
– А ты хочешь, чтобы они здесь совсем одичали? Я хотя бы читаю им сказки, стараюсь рассказывать что-то из истории, чтобы они хоть чем-то отличались от животных.
– Ты же раньше говорила, что наоборот, они скорее одичают в метро. Что там вообще скоро все погибнут.
Ланка ничего не ответила, только умоляюще поглядела на него. Михаил удивился – в кои-то веки жена забыла свои истории о месте силы, о костях предков, и говорила, как обычная женщина, обеспокоенная судьбой своих детей. Но он вовсе не был уверен, что завтра она будет настроена так же. Интересно, что на нее влияет – фазы луны или гипотетический ментал, сидящий на холме? Он уже готов был уверовать и в ментала.
