– Мы с Анжелой тоже не врагами расстались, но это ничего не значит. С кем она нынче спит и кто ее любит – зачем мне это знать? Из праздного любопытства? Давай завяжем разговор о тебе. Я про Меркушина хочу сказать. Я видел глаза людей, которые по-настоящему влюбляются в первый раз. Клянусь тебе: у нашего Лени в глазах бушевал огонь первого чувства, помноженного на возраст. Даю гарантию: если Меркушин встретит цыганку, он станет неуправляемым, как кобель, который почуял сучку в период течки.
– Держи, – я протянул Далайханову бинокль. – Смотри в центр лагеря. Около большой брезентовой палатки ходит девчонка в голубой блузке и красном платочке. Видишь ее? Это Айгюль.
– Как ты на таком большом расстоянии разглядел ее, лица-то не видно?
– Айдар, посмотри на остальных женщин в племени – они все коротконогие, и только у одной ноги от ушей растут. Убедился? Это Айгюль. Она не люли, она приблудная у них. Она европейка. Один – ноль в нашу пользу! Если она не цыганка, то колдовать не умеет.
– Один – ноль в пользу дьявола, – парировал Далайханов. – Если Меркушин не околдован, то это первая любовь, и еще неизвестно, что лучше. В тридцать лет поймать первое чувство… Андрей, посмотри на табор, я ничего не пойму! Цыганки стаскивают тряпки со свалки и сушат их на веревках между палаток?
– Сушат, проветривают, от грязи очищают. Заметь, из женщин одна Айгюль не работает – прохаживается, столбики поправляет. Поехали в отдел! Здесь больше делать нечего.
На въезде в город Далайханов задумчиво сказал:
– Я вот что подумал: если наш птенчик залетит, куда не надо, они ему быстренько перышки общиплют и в котле сварят. Прикинь, он в их законах – ни в зуб ногой, слово не так скажет, на старуху с порошком не так посмотрит – она его заколдует.
– Она не цыганка, колдовать не умеет.
– Откуда у нее огненный порошок?
– Учебник химии на свалке нашла, прочитала, как кальций с дорожной пылью смешивать, и сделала порошок.
В райотделе Горбунов сообщил нам настораживающую новость:
– Меркушин на больничный пошел. Как только вы уехали, он сгонял в поликлинику, сказался больным и теперь до пятницы будет бюллетенить.
– Чем он заболел? – еле сдерживая злость, спросил я.
– Радикулит.
– Классная болезнь! – хлопнул себя по ляжкам Далайханов. – Никаких анализов не надо. Пришел к врачу, пожаловался, что спину скрутило, разогнуться не можешь, – и отдыхай, пока не надоест. Мужики, давайте я вернусь на «Зуб дракона», посмотрю, может, он уже в таборе, помогает Айгюль тряпки развешивать?
– Никуда ехать не надо. Пока еще ничего не случилось, вот если жена начнет его искать, тогда – да, тогда…
Я прервался на полуслове, призадумался. Стоит ли посвящать Наталью в события последних дней или отсидеться в стороне? С одной стороны, это подлость – держать ее в неведении, а с другой – зачем к беременной женщине раньше времени лезть с дурными известиями?
В кабинете громко, на всю Вселенную, зазвонил телефон. Я в ужасе уставился на него: «А если это Наташка? Что я ей буду объяснять?»
– Меня нет, я на выезде, – сказал я первое, что пришло на ум.
Трубку поднял Горбунов. Представился, с улыбкой выслушал собеседника.
– Андрей, тебя Малышев вызывает.
Никогда еще с такой радостью я не шел к начальнику: уж лучше любой разнос от Малышева, чем объяснения с Натальей! Я лучше выговор приму с благодарностью, чем от нее услышу: «Вот я влипла!»
Начальник милиции, заслушивая мой доклад, никак не мог понять, чему я радуюсь.
– Тебе не сильно в прошлый раз по голове перепало? – спросил он. – Что-то ты стал улыбаться там, где не надо. Сходи к врачу, проверься.
– Николай Алексеевич, каюсь, вспомнил забавный момент и не уследил за собой, повеселел на ровном месте.
– Мне из отдела кадров доложили, что у тебя Меркушин заболел. Что с ним?
– Радикулит, болезнь века.
– Не вовремя он болеть надумал! – нахмурился Малышев. – У нас людей не хватает, а у него какой-то радикулит проклюнулся. Сколько ему лет? Тридцать? Рановато спиной маяться.
Малышев закурил, протянул мне листок с адресом.
– У нас в городе живет некто Погудин, ученый-социолог, специалист по малочисленным народам Средней Азии. Съезди к нему, проконсультируйся, может, что-то стоящее узнаешь о люли. Как-то нам надо к ним подход искать. Но учти, говорят, что этот Погудин – резкий тип, чуть что не так, по матушке послать может. У него покровители в самой Москве есть, его научные статьи в журнале «Коммунист» печатают.
– Как зовут Погудина? – заинтересовался я. – Алексей Ермолаевич? Меня он не пошлет, у меня есть к нему письмо от женщины. Почитает, подобреет, вспомнит общих знакомых, тут я его за жабры и возьму.
Глава 18. Окно в параллельный мир
Социолог Погудин согласился принять меня в своем рабочем кабинете на улице Правды в центре города. Под кабинет горисполком выделил Погудину трехкомнатную квартиру в жилом доме на первом этаже.
В назначенный час я позвонил в дверь. Открыла Светлана Клементьева.
– Здравствуйте. Я к Алексею Ермолаевичу, – официальным тоном произнес я.
– Проходите, – не менее официально ответила Светлана. – Алексей Ермолаевич примет вас через десять минут.
Ожидать аудиенции мне предложили в небольшой комнате рядом с кухней. Показав мне на узкий гостевой диван, Клементьева заняла место за столом и стала что-то записывать в толстую тетрадь. Одета она была в деловом стиле: строгая темная юбка ниже колен, белая блузка. На лице никакой косметики, волосы собраны в пучок. Все десять минут ожидания мы просидели молча, словно незнакомые люди.
«Быстро ее жизнь в тиски взяла, – думал я, украдкой рассматривая Клементьеву. – Папаша, наверное, на тепленькое местечко устроил. Хорошая у Светы работа – двери посетителям открывать. Судя по серьезному личику, разговаривать со мной она не собирается. Да и черт с ней, было бы от чего печалиться!»
На столе у Светланы щелкнул интерком. Искаженный динамиком мужской голос велел пригласить посетителя. Клементьева встала из-за стола, одернула юбку, предложила мне следовать за ней. Идти пришлось недалеко, в соседнюю комнату, по коридору – два шага.
«Вот как в приличном обществе принято, – внутренне усмехнувшись, отметил я. – Ни шага по квартире сделать без сопровождающего нельзя. Зачем такие понты? Я же не воровать сюда пришел, мог бы самостоятельно дорогу найти. Три двери в коридоре – захочешь, не ошибешься».
У кабинета Погудина Светлана остановилась, постучала в дверь. Тот же мужской голос, что я слышал по интеркому, разрешил войти. Проходя мимо Клементьевой, я легонько хлопнул ее по обтянутой юбкой ягодице. Она никак не отреагировала на мою выходку. На работе человек! Эмоции проявлять нельзя – начальник может неправильно понять.
