Кабинет Погудина состоял из двух больших комнат. В первой был массивный рабочий стол, два глубоких кожаных кресла, шкафы вдоль стен. В одном из кресел, закинув ногу на ногу, сидел светловолосый мужчина, одетый как лондонский денди (добротные туфли на толстой подошве, слегка вытертые фирменные джинсы, рубашка из микровельветовой ткани). Стоил его прикид рублей пятьсот, не меньше.
«Он или иностранец, или прибалт», – решил я.
Хозяином кабинета был высокий крупный мужчина лет пятидесяти, статью и выправкой больше похожий на строевого армейского офицера, чем на кабинетного ученого. Одет он был в простенькие брюки и светлую рубашку без галстука.
– У вас будет двадцать минут, и ни секундой больше! – вместо приветствия произнес Погудин. – Мне звонили из приемной вашего генерала, потом звонил какой-то Комаров из штаба УВД, и все просили проконсультировать вас, но толком никто не объяснил, что от меня надо. Я занятой человек, у меня каждая минута расписана, так что постарайтесь уложиться в отведенный срок.
Я обернулся, посмотрел на белокурого гостя. Незнакомец задумчиво разминал сигарету, всем своим видом демонстрируя безразличие к моему визиту.
– У меня к вам письмо личного характера, – я протянул хозяину кабинета конверт.
– Что? Какое еще письмо? – удивился Погудин. – От кого? Моисеенко Конституция Карловна. Кто такая, почему не знаю?
– Она ваш научный оппонент, жена профессора Моисеенко Владимира Павловича.
Погудин разорвал конверт, пробежал глазами первые строки.
– Почему она не ответила мне со страниц партийной прессы? – строго спросил он. – Что за странная манера – вступать в диспут посредством частной переписки? Как это письмо попало к вам? Вы вообще кто? Вы из УВД или посланец этой ретроградки Моисеенко?
– Отвечу по порядку. Я из милиции. 9 мая был в служебной командировке в Омске. Профессор Моисеенко пригласил меня к себе домой. За обедом разговор зашел о перестройке. Конституция Карловна пожаловалась, что партийные журналы отказываются ее печатать, и попросила меня, в частном порядке, передать вам письмо.
– Вот оно, Янис! – Погудин выскочил из-за стола, подбежал к гостю. – Посмотри! Вот оно!
Он потряс письмом у лица невозмутимого прибалта.
– Сколько лет они вытирали об меня ноги, сколько лет они травили меня и затыкали мне рот. Но настали другие времена, и теперь уже они не могут дать мне ответ со страниц печати! Правда всегда найдет дорогу, а ложь обречена на забвение. Я помню конференцию в Минске в 1981 году. Я выступал с тезисами о необходимости обновления общества. О, как там все было! Профессор Балицкий назвал меня слепым щенком, который позабыл, с чьих рук молоко слизывал. Где теперь Балицкий? На пенсии, выращивает кривые огурцы на даче и пишет мемуары в стол. Где Борис Панченко, «звезда» брежневской социологии? В утиле, на обочине.
Выговорившись, Погудин вернулся на место, нажал кнопку интеркома.
– Светлана Геннадьевна, приготовьте три кофе.
Гость из Прибалтики чиркнул спичкой, закурил.
– Простите, молодой человек, – обратился ко мне Погудин, – я не расслышал, как вас зовут?
– Андрей Николаевич.
– Отлично, Андрей Николаевич! Вы принесли мне хорошее известие: враги перестройки и обновления общества повержены, знамена их растоптаны. Скажите, каков был антураж при написании этого письма?
– Антураж? – я взглянул на сияющего от самодовольства хозяина и мгновенно понял, как надо отвечать. – Антураж был обычным. Поздно вечером я и маркиз де Вильфор прискакали под стены замка. Светила полная луна, в болоте квакали лягушки, стражники на башнях готовились к сдаче караула.
– Дальше понятно! – засмеялся Погудин. – Графиня Моисеенко вынесла из потайной двери письмо.
– Отнюдь! – возразил я. – Графиня уже спала. Письмо вынесла ее служанка.
– Алексей, не издевайся над парнем, – подал голос Янис. – Какой к черту антураж! Кони, жабы, служанки. Парень к тебе по делу пришел, а ты, как молодой аспирант, упиваешься победой в научном споре.
– Вы знаете о содержимом этого послания? – пропустив мимо ушей замечание гостя, спросил Погудин.
– Догадываюсь, но мне оно не интересно. Вот если бы Конституция Карловна, втайне от мужа, написала вам любовное послание, то – да, тут бы я полюбопытствовал: вскрыл конверт над чайником и прочитал, в каких словах дамы в ее возрасте выражают свои чувства.
– Понял, Янис? – засмеялся хозяин. – Напишешь любовнице письмо, не доверяй его доставку милиционеру. Прочитает и в оборот тебя возьмет.
Постучавшись, вошла Клементьева с крохотным круглым подносом в руках. Как положено в интеллигентных домах, поверх деловой одежды у Светы был надет кокетливый передничек.
– Светлана Геннадьевна, оставьте кофе на столе, – распорядился Погудин, – дальше мы сами разберемся. Вот еще что. До обеда я отменяю все мероприятия. Если позвонят из обкома, переключите линию на кабинет, для остальных – я уехал в университет.
Я взял кружку с дымящимся свежезаваренным кофе, осторожно сделал глоток. Если бы Света принесла кофе только мне, я бы его пить не стал. Наверняка она, чтобы отомстить за выходку в дверях, плюнула бы в посуду или подсыпала бы слабительного.
– Вы интересный молодой человек, Андрей Николаевич! Позвольте узнать, что привело вас ко мне и к чему весь этот ажиотаж вокруг люли? Они, в общем-то, люди безобидные.
Я обернулся на прибалтийского шпиона.
– Господин Янис, вы были в поезде, когда люли устроили погром? – спросил я.
Белокурый корреспондент молодежной редакции литовского телевидения встал, с хрустом потянулся, прошел к столу Погудина, сел напротив меня.
– Я был на месте инцидента. Как губа, зажила?
– Вашими молитвами, – усмехнулся я. – Не подскажете, какая сволочь мне лицо разбила? Я хотел бы с ней поквитаться. Бить женщину по лицу я не стану, а вот…
– Янис! – перебил меня Погудин. – Что же ты молчал все это время?
– Я боялся, что вы про перестройку начнете говорить. – Прибалт прикоснулся губами к кофе, поморщился. – Передержала на огне. Варить кофе – это искусство! Вам, русским, оно не дано. Вы слишком поздно вступили на тропу европейской цивилизации.
Погудин щелкнул интеркомом.
– Светлана Геннадьевна, еще кофе, рюмки и лимон.
– Вот это разговор! – поддержал корреспондент. – Под коньячок любой кофе как нектар идет.
– Андрей Николаевич, – спросил Погудин, – как вы догадались, что мой гость – тот самый прибалтийский корреспондент, которого вы всей областной милицией ловили?
– Ваш гость – высокий светловолосый мужчина с правильными, арийского типа, чертами лица. Он говорит с легким, почти незаметным акцентом. Вы называете его Янис. Одет он в европейском молодежном стиле. Увидев меня, господин Янис опустил глаза. Вывод – он меня раньше видел, а я его – нет. Остальное – дело техники.
