Горбунов наклонился, поднял Меркушина на руки, прижал к себе, как ребенка.
– Андрей, иди рядом, голову ему держи, чтобы шею не свернуть.
Сразу две молнии, одна за другой, озарили небо. Начался сильный дождь.
На выходе из леса мы встали. Медленно, объезжая только ему видимые препятствия, по пустырю полз к нам «уазик» с включенными фарами. Неожиданно проснулась рация.
– «Гнездо», «Омск», «Доктор» – на связи «Антрацит». Кто может, доложите обстановку!
– Андрюха, «Антрацит» – это областное УВД?
– Оно, родимое! Теперь начнется: опер с дежурства самовольно ушел, по башке неизвестно от кого получил, пистолет потерял. Барона застрелил. Ваня, ты там Айгюль не видел?
– Там одни мужики были и два пацана – сыновья барона. Младший брат барона пошел к тебе, но ты его выстрелами отогнал.
– Ваня, маагуты что, представлялись тебе по очереди? Откуда ты знаешь, кто из них кому брат?
– Когда я подошел, один мужик говорит, что он – брат барона, а это – сыновья убитого. Больше там никто не представлялся. Они между собой на своем языке толковали, а со мной только один разговаривал, тот, который братом назвался.
– Ты им сказал, что ты из милиции?
– Конечно, сказал.
– Как труп лежал? Что-нибудь примечательное видел?
– Ничего я не видел! Лежит мужик бородатый, вся грудь в крови. Я спрашиваю: «Что с ним?» Брат барона отвечает: «Мы слышали два выстрела, прибежали из табора на поляну, видим, барон лежит. Разорвали рубаху, а у него две дырки рядом с сердцем».
К выходу из леса подполз «уазик». Осторожно, чтобы не свернуть раненому шею, мы загрузили его на заднее сиденье и двинулись к КПП. Метрах в пятидесяти от «зуба дракона» наш автомобиль наехал на препятствие и проколол заднее колесо. Доктор вышел, осмотрел повреждение и заявил, что дальше поехать не сможет.
– Андрей Николаевич, – объяснил он, – запасное колесо я сейчас не поставлю, у меня домкрат в землю провалится, а если поедем с пробитым колесом и попадем в ямку, то застрянем и не выберемся.
– Доктор! – я похлопал водителя по плечу. – Вперед! На скатах езжай. Угробим машину – не беда. Главное – раненого до КПП доставить.
– Как скажешь! – пробурчал Смакотин и включил первую передачу.
С пробитым колесом мы обогнули «зуб дракона», заюлили на скользкой дороге и съехали всем передком в яму. Доктор подключил второй мост, дал газу, и автомобиль прочно увяз в грязи.
– Жди подмоги, – распорядился я. – Ваня, тем же порядком, пошли на КПП.
Мы вылезли из автомобиля и мгновенно промокли: на улице хлестал ливень. Дорога впереди нас была размыта, идти по ней можно было только мелкими шажками, осторожно обходя скользкие кочки и рытвины. Здоровяк Горбунов взял на руки бесчувственного Меркушина, я пошел рядом, поддерживая голову раненого.
– Андрюха! – сквозь грохот ливня прокричал Иван. – Живыми дойдем – я в церкви большую комсомольскую свечку поставлю! Мать его, а это-то что?! – завопил он.
Ответить я не успел. По полю навстречу нам, как сатана в огненной колеснице, неслась шаровая молния.
«Ну, вот и все, – обреченно подумал я. – Никуда мы не дойдем, здесь навсегда останемся. Шаровая молния реагирует на движение и тепло, человек в чистом поле для нее – идеальная мишень».
Молния была сюрреалистически красива: она переливалась всеми оттенками ярко-голубого электрического света, нервно пульсировала и дышала, как живая. Не долетев до нас совсем чуть-чуть, она взмыла вверх огненным шаром и взорвалась над нашими головами. Электрический удар от ее взрыва был такой силы, что мы разлетелись в разные стороны: я – на одну сторону дороги, Иван – на другую. Бедняга Меркушин вылетел у Горбунова из рук и упал на дорогу, там, где мы стояли.
Минуту или две я лежал на земле, прислушиваясь к своему организму. Ничего в теле не ныло, ничего не болело. Руки-ноги шевелились, электрическая рябь в глазах прошла. Я жив! Я цел! Что с остальными? На коленях я подполз к Меркушину, нащупал пульс на шее – живой.
– Ваня, ты как? – крикнул я, не поднимаясь с земли.
– Я здесь, – отозвался он над моей головой. – Как наш мальчик?
– Пульс есть, сердце бьется. Ты сможешь его дальше нести? Сможешь? Тогда пошли дальше, Иван!
У самого КПП я поскользнулся и упал, сбив Горбунова с ног. Раздался противный хруст сломанной кости. Кто ранен? Я посмотрел на распластанного на земле Меркушина. Правая рука у него была неестественно согнута. Перелом. Открытый или закрытый, через одежду не понять.
– Что дальше делать будем? – ни к кому не обращаясь, спросил я.
– Андрюха, может, волоком его потащим? – предложил Горбунов.
– Не получится, Ваня. Он без сознания, потащим волоком – шею свернем. Давай теперь я попробую его нести.
– Даже не пытайся. Он тяжелый, не удержишь…
Из пелены дождя, со стороны КПП, к нам подошли двое мужчин с носилками, погрузили на них раненого и ушли. Мы поплелись за ними следом.
У въезда на полигон стоял автомобиль «РАФ» «Скорой помощи». Незнакомые мужики загрузили носилки с Меркушиным в салон и куда-то исчезли. Мы с Горбуновым вошли в сторожку КПП.
– Кайф-то какой, Ваня! – воскликнул я, опускаясь на дощатый пол. – Сейчас бы водки стакан и сигарету в зубы, и я бы считал этот день самым лучшим в своей жизни. Ваня, посмотри, у сторожа в столе курева нет?
В сторожку открылась дверь. На улице был апокалипсис: ревел ветер, ниагарским водопадом низвергались с небес на землю ледяные струи дождя. Дождя или ливня? Как правильнее назвать природное явление, когда с неба льет так, что пальцев вытянутой перед собой руки не видно?
– Мальчики, подъем! – до боли знакомым голосом сказала вошедшая в сторожку девушка с медицинским саквояжем в руках.
– Танюшенька, солнышко ты мое! – Я на коленях подполз к ней, попытался поцеловать руку. – Таня, свет очей моих, прости меня за гнусный поступок в твоей гнусной больнице и объясни, что ты делаешь здесь, в преддверии ада на земле?
– Я перешла в «Скорую помощь» работать, – ответила Татьяна Колосова. – В больнице с начальством не поладила и вот теперь мотаюсь сутки через трое. Ты, Андрей Николаевич, чего расселся? Вставай, снимай штаны – у меня для тебя подарочек припасен.
– Есть! – воскликнул от стола Горбунов. – Есть папиросы. Живем, Андрюха!
Я встал, скинул на пол куртку, одним движением спустил штаны. Колосова достала из саквояжа ампулу, надрезала резаком кончик, отломила головку, набрала лекарство в шприц.
– Ну что, Андрей Николаевич, пришла пора поквитаться за былое. Поворачивайся тыльной частью, сейчас ты у меня вспомнишь, как дерзил в больнице.
– Девушка, – вступился за меня Горбунов, – это мой начальник, замечательный человек. Не убивайте его, нам и так сегодня досталось.
