– Короче, Иван, – в центр полукруга вышел Васильев. – Ты сам видел на теле барона огнестрельные ранения?
– Я к нему не нагибался, вдруг сзади по голове ударят, как Меркушина…
– Ты видел ранения или нет? – потребовал точный ответ Васильев.
– Ранения я не видел, но у него вся рубаха была кровью залита. Мертвый он был, мертвее не придумать.
– Пошли в табор! – принял решение Комаров. – Что толку тут стоять, грязь месить?
– Разбиваемся на группы! – скомандовал Малышев. – Старшие групп ко мне! Задачу все помнят? Вперед! Группы прикрытия оцепляют табор, группа захвата – за мной!
По дороге в палаточный городок загадочный Альберт Львович пристроился рядом со мной. Вполголоса, так, чтобы нас не слышал никто из посторонних, он спросил:
– Вы хорошо запомнили старуху, обсыпавшую вас огненным порошком?
– Я даже знаю, как ее зовут и где ее искать, – ответил я.
– Андрей Николаевич, как обнаружите старушку, дайте знать. Я заберу ее с собой. Остальные в таборе меня не интересуют.
– Альберт Львович, я могу спросить? Вы из КГБ?
– Нет, нет, что вы! – запротестовал толстячок. – Я из Министерства обороны. Мое звание – полковник. Скажу вам больше – вопрос о стоянке маагутов решался при моем непосредственном участии. Ваши начальники были настроены изгнать племя за пределы области, но мы, через научный отдел ЦК КПСС, отменили это решение.
– Дочь барона вас не интересует?
– Мне надо посмотреть на нее, и я определю, представляет она интерес или нет… Таблетки начали действовать? Часов на шесть их хватит, потом надо обязательно лечь и поспать. Вот еще что. Ваш организм начнет выходить из стрессового состояния к исходу дня. Как почувствуете, что начало знобить, примите эту таблеточку.
– А моему коллеге? Мы оба до костей промокли. Здесь ночью такой ливень был…
– У вашего напарника другая энергетика, – не стал дослушивать меня полковник. – Сейчас он находится во власти «эффекта самца», так что с ним ничего не будет. Сегодня ваш коллега может лечь спать в сырой канаве и даже легкого насморка не подхватит. Внутренняя энергетика человека способна подавить любые инфекционные болезни.
– Так уж и любые? – усомнился я.
– Не все, конечно. Сифилис, гонорею, туберкулез энергетика не подавит, а вот грипп или ангину – запросто.
– «Эффект самца» как-то связан с таблетками колы?
– Конечно. Ваш товарищ сейчас думает не о маагутах или своем здоровье, а о женщинах.
За разговором мы дошли до табора. В лагере еще все спали, и только у самой большой палатки стоял на страже худенький смуглолицый паренек.
– Нам сюда, – показал я на паренька.
– Нельзя, нельзя! – замахал он руками. – Там женщины, посторонним мужчинам входить нельзя.
Костя Лиходеевский без лишних разговоров схватил парнишку за шиворот и отбросил прочь от входа. Раздался хруст защелкиваемых на запястьях наручников. Парень, предупреждая родственников об опасности, что-то закричал на незнакомом языке. Я откинул полог палатки и первым вошел внутрь.
«Так вот как живут самые зажиточные из маагутов! – подумал я. – Стоит один раз одним глазком взглянуть на внутреннее убранство жилища барона, и тяга к кочевой романтике пропадет на веки вечные».
Изнутри палатка барона была разбита на несколько зон. Первая – открытый очаг посреди жилища. Слева и справа от него – кучи тряпья, в которых спали младшие дети. У торца палатки, напротив входа, на тюках и тюфяках сидела мрачная осунувшаяся женщина, судя по всему, жена барона. Справа от нее на куче тряпья, скрестив ноги по-турецки, восседала старушка Зульмат с сумкой-кошельком на шее, слева, на тюфяках, сидели Айгюль и парень лет шестнадцати, старший сын барона. Никакой мебели в палатке не было. Пол – земляной, воздух – спертый, затхлый.
– Айгюль, – сказал я, – вставай, пойдешь с нами.
– Она никуда не пойдет, – грубо ответил старший сын.
– Заткнись, сопляк! – осадил его Горбунов. – Айгюль, если ты не хочешь, чтобы я тебя за волосы вытащил, собирайся и выходи на улицу.
– Я никуда не пойду! – решительно заявила девушка.
Иван сделал шаг вперед. Старший сын барона вскочил на ноги, быстрым движением выхватил из-за голенища сапога нож и бросился вперед. Ваня Горбунов встретил его молодецким апперкотом в челюсть. Паренек оторвался от земли и улетел в центр баронского ложа, под ноги к матери.
– Еще раз повторить или не надо? – спросил я. – Зульмат, ты тоже собирайся.
Старуха поднялась со своего насеста, молча вышла наружу. Айгюль осталась на месте.
«Вот чем маагуты отличаются от цыган, – подумал я. – Никто не буйствует, не вопит, не хватает нас за ноги. Даже жена барона безмолвствует. У Оглы бы сейчас творилось светопреставление, а эти спокойны, как аксакалы в фильме «Белое солнце пустыни». И еще. Сын барона, его мать и старуха полностью одеты и обуты. Ждали нас. Готовились к встрече. А коли так, то бросок с ножом – это чистой воды понты, показуха».
– Костя, – повернулся я к Лиходеевскому, – мы забираем с собой девчонку, ее брата и жену барона. Действуйте, а я пошел к начальству.
Не успели мы двинуться с места, как Айгюль завизжала во весь голос, забилась в истерике. Я не стал досматривать до конца ее сольное представление и вышел на улицу.
У палатки Альберт Львович осматривал старуху, светил фонариком ей в глаза.
– В этом кошеле на шее у нее был огненный порошок, – сказал я.
Старуха скривилась и плюнула мне в лицо, но не попала.
– Карабут, Зульмат! – подмигнул я матери барона. – Карабут!
– Твое песье сердце сожрут демоны в аду! – оскалилась старуха.
– Я сам сожру твоих демонов, Зульмат!
– Не мешай! – отстранил меня от старухи Альберт Львович.
– Мне надо было возле поезда тебя сжечь, но я пожалела твою никчемную душу! – выкрикнула мать барона. – Зря я только попугала вас, псов облезлых. Если мы встретимся еще раз, я испепелю тебя!
– Зульмат, – я обратился к старухе жестко, как к своему еще не поверженному врагу, – я арестую твоих внуков, я засажу в тюрьму на веки вечные Айгюль. Ты у меня одна назад в Казахстан вернешься, остальные зиму в Сибири встретят.
– Будь ты проклят, чудовище! – завопила старуха.
– Нет, так дело не пойдет, – запротестовал полковник Советской армии. – Пошли, Зульмат, отойдем в сторонку.
Из палатки раздался истошный девичий визг. Старуха рванулась помочь внучке, но страховавшие Альберта Львовича милиционеры заломили ей руки за спину, защелкнули наручники.
– Что там такое? – подскочил к нам Комаров.
– Театр одного актера, – ответил я. – Часть первая: «Арест невинного дитяти».
