Раньше я был твердо убежден, что при наличии собственного жилья женщина появится автоматически, как пена на закипающем варенье. Теперь выяснилось, что не всякая дама пойдет жить в общежитие, а те женщины, что согласны делить со мной жилплощадь, не устраивают меня.
«Какой-то замкнутый круг, – подумал я, доставая утюг. – Женщину, которую полюбишь всем сердцем, можно искать до самой смерти. Жить одному – не вариант. Сходиться с девушкой ради глаженых рубашек – гнусная условность. Временно можно пойти на условности, но нет ничего более постоянного, чем что-то временное. Сойдешься на год, она родит, и увязнешь на долгие-долгие годы».
Так ничего и не решив, разбитый и недовольный жизнью, я пошел на работу.
Сменившиеся с поста на недостроенном здании милиционеры доложили:
– Новое племя явно цивилизованнее и богаче. У них музыка играет, палатки новенькие, дровяные печки переносные, кастрюли вместо котлов.
– Конечно, новое племя цивилизованнее, – согласился Малышев, – если у них барон числится экспедитором, а среди мужчин как минимум шестеро умеют управлять автомобилем.
Расследование нападения на Меркушина и убийства барона я продолжил с изучения протоколов допросов его братьев. Тот брат, что представлялся старшим, на самом деле был средним из сыновей Зульмат. Старшинство он принял, как только увидел старшего брата (барона) мертвым.
«Быстро у них, однако, – подумал я, просматривая бумаги. – Не успел барон концы отдать, как его жена уже перешла в собственность к другому брату, а тот стал величать себя самым старшим мужчиной в роду. Этот новоявленный старший брат получил от смерти барона одну выгоду. Сейчас мы отпустим его, он на празднике весны прикупит себе временную жену и будет наслаждаться жизнью: своя жена работает по хозяйству, вдова в резерве, временная жена для любовных утех. И, самое главное, ни одна из жен слова поперек ему сказать не посмеет!»
– Давайте брата ко мне! – распорядился я.
Старший брат барона, который вовсе не старший, а средний (двоемыслие в чистом виде), был мужчиной неопределенного возраста. Если бы не борода, я бы дал ему лет тридцать пять, а с бородой он выглядел на все пятьдесят.
– Как тебя зовут? – спросил я брата. Он назвался. Я понял, что сломаю язык, если попытаюсь повторить его имя.
– Я буду звать тебя Салех, – сказал я брату. Он охотно согласился. – Скажи, Салех, куда делся труп твоего брата?
– Я не знаю. Мы положили его у палатки. Когда вы приехали, брата уже не было.
– Послушай, как-то не по-человечески получается. Согласен, по вашим законам мертвеца в дом заносить нельзя, но присмотреть за его телом кто-то должен?
Маагут улыбнулся.
– Бог дал, бог взял! Душа брата ушла на небо, мертвое тело осталось. По обычаю, у покойника должны сидеть родственники, но в ту ночь был ливень. Зачем живым мокнуть ради мертвого? Покойник-то никуда не сбежит.
– У вас он куда-то сбежал.
– Я ничем не могу помочь. Я спал у себя дома, а за телом должны были присматривать сыновья барона. Они сидели, сидели, промокли, зашли просушиться – брат исчез.
– Мне сказали, что твоего брата застрелили. Это так?
– Две маленькие круглые дырки в груди. Выстрелы я слышал, а что там происходило на поляне, сам не видел. Никто из наших не видел.
– Салех, теперь ты будешь бароном племени?
– Кто станет нашим лидером, решит общий сход мужчин. Скорее всего, бароном изберут моего двоюродного брата Эммумали. Сейчас он самый авторитетный мужчина в племени.
Горбунов, до этого молча сидевший за своим столом, подошел к нам.
– Андрей, можно я спрошу у него кое-что? Салех, как вы любовью занимаетесь, если в палатке спят все вместе: ты с женой, дети, старухи?
Маагут не понял, что значит «заниматься любовью». Мы на пальцах объяснили. Он засмеялся:
– Когда я хочу заняться с женой любовью, все в палатке спят.
– А если кто-то не спит? – упорствовал Иван.
– Так не бывает! – заверил Салех. – Когда я кашляну в кулак три раза, все спят и не шевелятся.
– А если твой старший сын захочет заняться любовью? – прикинувшись простачком, спросил я.
– С кем он займется любовью? – усмехнулся бородач. – Если он женится, то у него должен быть свой дом. У меня в палатке только я могу заниматься любовью, и никто больше.
Поговорив с Салехом еще с полчаса, я распорядился отпустить его. Пускай идет в табор, празднует День весны. Все равно он нам ничего о гибели своего брата не скажет. Покойный барон для него уже перестал существовать.
– Второго брата звать? – спросил Айдар.
– Он дал такие же показания? – поинтересовался я. – Пускай валит на свалку. Давайте лучше займемся слабым звеном – младшим сыном барона.
«Младший сын» барона, Мехмон, был вторым по старшинству мальчиком в семье. Всего у барона было четверо сыновей и две дочери: родная и приемная, Айгюль. С дочерьми барону не повезло. Калым с их замужества сытую старость ему не обеспечит.
Мехмону было тринадцать лет. По маагутским меркам, сложный переходный возраст – пахать на папашу уже надоело, а жениться еще рано. Это примерно как состояние обычного советского парня перед самым призывом в армию: все для тебя временно, никто тебя всерьез не воспринимает. «Вернешься из армии, поговорим!»
– Садись, Мехмон! – я указал парню на табурет. На обычный стул, обитый материей, мы сажать его не решились. Кстати, дядя его тоже на табурете сидел.
– Мехмон, где пистолет? – строго спросил я. – Кто ударил моего лучшего друга по голове?
– Я ничего не знаю, – заученно ответил паренек.
– Куда делся труп твоего отца?
– Не знаю. Начался дождь, я зашел в палатку, его тело исчезло.
– Понятно. Я арестовываю тебя, Мехмон! – серьезным тоном сказал я.
– А вот хрен тебе, легавая падла! – пацан показал неприличный жест. – Ты мне ничего не сможешь сделать, мне всего тринадцать лет. Мне в камере все рассказали, так что меня теперь вокруг пальца не обведешь!
– Заметь, Иван, – обратился я к Горбунову, – как он хорошо говорит по-русски. Какие метафоры! «Я теперь стреляный воробей, меня на мякине не проведешь!»
– Молодой человек, – вмешался в разговор спортсмен, – как вам не стыдно так вести себя?
Паренек ответил ему отборным матом. Мы засмеялись.
– Родион, ты сиди и слушай. Мы же тебя не учим, как на лыжах бегать, вот и ты не суйся, куда не просят.
– Мехмон, – я сел напротив маагута, – слушай расклад. По нашим советским законам до четырнадцати лет тебя действительно нельзя привлечь к уголовной ответственности за любое преступление. Даже за убийство. Но мужики в камере, которые консультировали тебя, они ведь не знали, что вы проломили голову моему лучшему другу. За своего корешка я на тебе отыграюсь.
