— Вот и ты, наконец-то! — воскликнул Наполеон. — Я уж думал, ты провалился в толчок. Для такого шпингалета это было бы неудивительно.
Я опустился на корточки рядом с ним.
— Император, о мой император! Нам самим не справиться! Нужно позвать на помощь.
Он посмотрел на меня с такой безысходностью, что мне словно собака в горло вцепилась.
— Дедушка, мне страшно, — прошептал я. — Страшно за тебя.
Он улыбнулся мне так ласково, что я чуть было не расплакался. Потом проворчал сквозь зубы:
— Ты прав. Хорошему солдату следует признавать свой страх. Позвони ему. Но береги достоинство твоего императора. Это временный отход, и только. Я зову на помощь, но не собираюсь пресмыкаться, а предлагаю альянс.
— Естественно. Стратегический альянс.
— Ага, это не так уж плохо — стратегический альянс. Мы одурачиваем врага, морочим ему голову, а сами накапливаем силы. Знаешь, кто такой Джо Луис?
— Нет.
— Американец. Он всегда проделывал этот трюк. Делал вид, будто сдается, чтобы усыпить бдительность противника.
— Вот и мы сделаем то же самое!
— Ага! Усыпим бдительность недотыки.
* * *
Отец мгновенно снял трубку и почти не удивился.
— Еду, — сказал он, вздыхая.
Сказал так, будто сидел уже одетый, с ключом от машины в руке, и ждал моего звонка. За те полчаса, которые требовались ему на дорогу, я попытался выведать, почему Наполеон и мой отец с годами так отдалились друг от друга. Я предполагал, что император не пожелает отвечать, но, несмотря на свое плачевное состояние, он заговорил охотно:
— Я хотел сделать из него что-нибудь путное, чтобы он относился к жизни серьезно, но видел бы ты его на ринге — курам на смех… Он просто стоял свесив руки и озирался по сторонам… Все над ним потешались. Мне от стыда хотелось сквозь землю провалиться!
— Ты хотел, чтобы он был похож на тебя?
Он немного подумал, потом ответил:
— Нет, я не хотел, чтобы он был на меня похож, но чтобы не был настолько другим. Его интересовали странные вещи: математика, химия, литература. И марки! Они у него лежали повсюду! Он книги залпом глотал, бог ты мой! Я даже не знал, что их так много, этих книженций! Я иду делать ставки на тотализаторе, а он просит оставить его в библиотеке — представляешь? Он никогда не был подвижным, не дрался, зато едва ему в школе успевали задать уроки, как он бежал домой — и давай их делать… Я его водил на бокс, так он на втором раунде засыпал, а когда просыпался, начинал скулить, что отстает по геометрии и ему пора заниматься. Прямо как будто составил список всего, что меня радует, чем я мог бы гордиться, — и делал все наоборот. На самом деле это я во всем виноват, Коко.
— Ты виноват?
— Да, он пошел по кривой дорожке. Мне надо было лучше следить за тем, куда и с кем он ходит, держать его в строгости. К счастью, с тобой все должно быть в порядке, не то что с ним. Наверное, это передается через поколение — как-то так.
Он невольно застонал от боли, потом поднял бровь и спросил:
— А что у тебя по математике?
— По математике? Так себе, дедушка.
Он поднял большой палец.
— А как последний диктант?
— Тридцать семь ошибок, не считая знаков.
— Ну ты даешь! Правда, что ли?
— Конечно правда!
— А как ты относишься к урокам?
— Хорошо, просто прекрасно, я их никогда не делаю.
— А по поведению?
— Шесть замечаний с начала года.
— Неплохо, но еще есть к чему стремиться. Ты даешь родителям подписывать тетради?
— Нет, дедушка, никогда.
— Как выкручиваешься?
— Срисовал на кальку мамину подпись.
Мои небылицы его забавляли. Верил ли он в них? Какая разница!
— Какой же ты крутой, прям умрешь! — в восторге завопил я.
— Н-да? Умрешь? — проворчал он и сморщился от боли.
— Мой император, расскажи мне еще раз…
— Опять ту историю?
— Ну да…
— Но я же тебе сто раз ее рассказывал… Ладно, давай… Но это последний…
Когда-то, не знаю точно, когда именно, отец стал читать лекции для большой профессиональной аудитории. Разные цифры, проценты, графики, инвестиции…
— Всякие такие штуки, Коко, скучно до ужаса! Прямо до слез!
Дед подарил ему на день рождения красивый черный галстук, и отец счел это попыткой примирения.
— Спасибо, папа, — растроганно сказал он, — я его прямо завтра на лекцию надену.
— Я приду тебя послушать.
— Правда, папа?
Наверное, он был счастлив оттого, что Наполеон начал наконец принимать всерьез его профессию. Вот только галстук был куплен в магазине приколов, и в темноте на нем появлялась светящаяся голая женщина, нежная, как русалка. Папу приходили послушать банкиры и прочая изысканная публика, и папа произвел фурор. В зале сначала перешептывались, потом раздался взрыв хохота. И для всего банковского сообщества папа с тех пор стал банкиром в светящемся галстуке.
Папа ворвался в дом словно бешеный бык, готовый разнести все, что попадется на пути.
— На сей раз ты меня унизил! Все кончено.
— “Унизил”! Сразу громкие слова, — усмехнулся Наполеон. — Хоть раз ты сумел кого-то позабавить!
Эта история неизменно вызывала у меня некую неловкость и сожаление. И все же я снова и снова просил ее рассказать. Я воображал, как папа обрадовался при мысли, что отец наконец решил поинтересоваться его жизнью, представлял себе, какой стыд перед публикой и разочарование он испытал. И сердце у меня сжималось.
В тот день, вероятно почувствовав, что начинается важный этап в нашей жизни, я спросил у моего императора:
— Почему на самом деле ты сыграл с ним эту шутку?
— На то были причины, — сухо ответил он. — После того случая перестал. Понял, что все напрасно и ничего не выйдет.
— В каком смысле ничего?
Мне показалось, что он сейчас разрыдается. Послышался шум мотора. Хлопнула дверь.
— Тихо! Явился, — прошептал Наполеон. — Торопился, дождаться не мог, когда увидит меня в нокауте.
* * *
— И что было потом? Как все прошло? — нетерпеливо спросил меня взбудораженный Александр. — Рассказывай дальше!
— Мы отвезли его в больницу. Он не хотел там оставаться: слышал бы ты, как он орал на весь коридор! Кричал, что ему ничего не нужно, только пару таблеток аспирина.
— А на самом деле? Это серьезно?
