Потом я остановился на картинке, изображавшей нас в кафе, всех четверых. Отсутствие Жозефины ощущалось особенно остро.
— У Наполеона странное выражение лица, — сказал я. — Ты уверена, что оно такое и было?
— Он был таким внутри.
Я не заметил у него во взгляде грусти, которую сделала такой заметной мама.
— А вот это, мама, когда Наполеон упал, танцуя как Клокло. Но тебя ведь там не было, ты этого не видела.
— Нет. Но я представила себе. Все так и было?
— Да, точно так. Можно подумать, ты где-то там пряталась.
Вдруг я понял, что ищу кое-что совершенно конкретное. Мне бросилась в глаза одна картинка.
— Я знала, что этот момент тебя особенно поразил. Он прекрасен, твой отец, правда?
И снова у меня перехватило дыхание при виде идеальной боевой стойки моего отца. Я прикрыл ладонью часть рисунка, чтоб были видны только грудь, голова и кулаки в боксерских перчатках, которыми отец прикрывал подбородок. Меня охватило необъяснимое волнение.
Мать забрала свой альбом, перевернула несколько страниц и вырвала лист.
— Держи. Отдашь это своему приятелю.
Шапка Александра. Мама постаралась тщательно скопировать инициалы, и я не сомневался в том, что Александр не останется к этому равнодушным. Нарисованная на бумаге, его шапка останется неподвластной ни времени, ни износу — ничему.
В эту минуту отец открыл окно и сделал знак, что у нас гости.
— Это тот, другой, — шепнул он. — ЖЕ-НИХ.
Эдуар в завязанной под подбородком шапке-ушанке из выдры немного напоминал Деда Мороза. Он был круглолицый, бледный, с ярким румянцем на выпуклых скулах. На ногах у него были теплые сапожки из меха, ворсинки которого свисали до самого пола, а под носом — густые усы, как будто сделанные из того же меха. Я, как ни старался, не мог отвести взгляд от его обуви.
— Это мех яка. Я купил их в Монголии, — объяснил он. — Эдуар, — кратко представился он, слегка качнувшись вперед. — Может быть, вы обо мне уже слышали?
Я с первого взгляда понял, что он обладает азиатской мудростью. Конечно, с Наполеоном не сравнить, суперлегкий вес, зато улыбка у него была широкая и добрая, хотя немного глуповатая. Он протянул нам правую руку, еще замотанную бинтами:
— Обжег руку, когда копался в моторе машины.
Только я один на всем белом свете знал, что он врет, и эта ложь сразу же меня к нему расположила. Он явно пришел поговорить с Жозефиной.
— Она еще не вставала, — приглушая голос, сообщил мой отец. — У нее выдался… суматошный вечер.
Эдуара усадили на диван, и наступило долгое молчание, потому что говорить вообще-то было не о чем. Поскольку Жозефина все никак не просыпалась, Эдуар открыл свою сумку на длинном ремешке.
— Сыграем партию? — спросил он меня, указывая подбородком на длинный деревянный футляр с позолотой, напоминавший старинный пенал. — Это игра го.
Он расставил доску, камни и чаши на низком столике.
— Сейчас я тебе объясню. Литературное название этой игры — ранка, что означает “гнилая рукоять топора”.
— По-китайски?
Он улыбнулся:
— По-японски. По-китайски ее называют вэйци, что значит “игра окружения”. Ну вот, сейчас я тебе объясню: легенда гласит, что как-то раз один дровосек остановился посмотреть на игру го. Когда он решил продолжить путь, то заметил, что рукоятка его топора сгнила, потому что прошли века.
Я кивнул, чтобы показать, что мне интересно. Последовала небольшая пауза.
— Я люблю объяснять, — сказал он, словно извиняясь. — Так вот, объясняю.
Улыбка его растянулась от уха до уха. Папа и мама сидели затаив дыхание, словно перед ними стоял домик из спичек.
— Видишь, вот это — гобан, — произнес Эдуар.
— Что-что?
— Ты хочешь, чтобы я объяснил, или нет?
— Хочу.
Мой ответ, судя по всему, доставил ему огромное удовольствие.
— Значит так: гобан — это, если быть точным, игровая доска. Два пересечения считаются соседними, если находятся на той же линии и не пересекаются между собой.
— Понятно.
— А теперь объясню тебе очень важный момент: территория — это совокупность нескольких пересечений, свободных и находящихся в непосредственном соседстве, разграниченных камнями одного цвета.
Дальше речь зашла о живых камнях в позиции секи, о камнях мертвых и группах с одним глазом, о свободных и несвободных цепочках, о цепочках в положении атари, о захвате и угрозе, о случаях компенсации, именуемой коми, — с бесконечным количеством исключений из каждого правила.
Это было куда сложнее, чем боулинг, где нужно запомнить только два слова — спэр и страйк. И даже если ты их не знаешь, ничего страшного, потому что на экране девушка в бикини показывает все, что нужно делать.
Мама с папой из последних сил сдерживались, чтобы не рассмеяться.
— Понимаешь, — продолжал Эдуар, — белый камень не может вернуться на линию b и захватить черный камень 1, который…
Я, видимо, отключился и уже не видел ничего, кроме его усов, которые шевелились у меня перед глазами. Его голос тянулся словно бесконечная липкая лента, и я уже был не в состоянии разобрать ни слова.
— Эй! Тебе понятны мои объяснения?
Я кивнул, он вроде бы остался доволен.
Жозефина все не вставала, и мама в конце концов решила подать Эдуару чай. Поднеся чашку к губам, он мне сказал:
— Это только элементарные понятия. После чая я объясню тебе разные тонкости. Какая удача — и какая редкость — встретить человека, который любит объяснения.
Отпив несколько глотков чаю, Эдуар вдруг с торжественным видом повернулся к моему отцу:
— Месье, поскольку Жозефина еще не проснулась, я полагаю, мне следует обратиться к вам. Вот…
— Да, объясните, пожалуйста, — с улыбкой откликнулся отец.
— Имею честь просить у вас… э-э-э… руки вашей матери.
Тишина накрыла нас словно длинная скатерть. По тому, как засветились глаза отца и как он наморщил лоб, я понял, что он совершает неимоверное усилие, пытаясь понять, о чем его спрашивают.
— Я вам сейчас объясню, — продолжал Эдуар. — Жозефина согласилась стать моей женой, но я люблю, чтобы все было по порядку. Потому что порядок — залог будущего счастья.
— Вам виднее, — заметил отец.
Он почесал голову и озадаченно переглянулся с мамой. Эдуар терпеливо ждал, не выказывая ни малейшего признака раздражения.
— Обычно в Европе, — начал отец, — принято просить руки женщины не у сына, а у отца.
Эдуар отмел его возражение взмахом руки.
