– Причиной смерти? – спросила Катя. – Вы постоянно говорите «он». Кто это?
Журавлева кивнула на соседние дома.
– Она его возбуждала. Он ее хотел. Он к ней клеился. Но это было грубо. Отвратительно. Он сам в душе расист. Но он хотел ее и злился при этом на себя. Она ведь красавица была. Вы ее видели. Царица ночи. А он домогался ее, как шлюху. Ну и схлопотал. И он осатанел. Это такая животная злоба… такая ненависть…
– Он ей угрожал? – спросил Миронов.
– Он слишком умный, чтобы угрожать, тем более при свидетелях. Но он при мне называл ее…
– Как?
– Черножопой. – В глазах Журавлевой сверкали слезы и бешенство. – Ее! Она знает четыре языка. Она всю себя посвятила музейной работе. Она интеллигент до мозга костей и потомок интеллигентов. В ней кровь вождей народа ашанти. А это род с пятисотлетней историей. А этот подонок называл ее черножопой. И в конце концов убил ее там, на озере.
– Вы обвиняете вашего соседа по даче в убийстве своей подруги? – спросил Миронов.
– Да. Да, да, да! А вы, полиция, слушаете мои обвинения. И толчете воду в ступе вместо того, чтобы объявить его в федеральный розыск. И думаете, я не знаю почему? Потому что он вам, возможно, не по зубам. У него связи. Покровители. Он из тех, кого вы предпочитаете не трогать, что бы они ни делали в последние годы – обольют ли выставку мочой, изобьют ли какого-то несогласного, явятся ли в кинотеатр срывать показ фильма. Вы их только пожурите легонько и отпустите – что я, не знаю, что ли? Это же на виду. Как полиция обходится с этими подонками сейчас. Ну, вроде ничего такого – подумаешь, облили картины мочой. Но это же из патриотических побуждений. А то, что они – фашисты… А кто тогда фашисты, если не они?! А вы – полиция – бездействуете. Вы забыли, что служите закону. Вы просто трусите. И ваше начальство трусит. И вот теперь – убийство. Афия поплатилась жизнью только за то, что не спала с этой расистской мразью. Что она единственная из всех – она, черная русская, в отличие от всех вас, белых русских, отважилась бросить прямо в глаза ему – этому подонку, что он фашист и что она его презирает и не боится.
В этот миг послышался шум мощного мотора. Из-за поворота показался громоздкий черный «Гелендваген». Глаза Полины Журавлевой расширились. Она оттолкнула с пути ошеломленную Катю и бросилась прямо наперерез сундуку на колесах, за рулем которого сидел мужчина.
Старший лейтенант Миронов ринулся за ней следом.
Глава 8
Ошейник
Черный джип резко затормозил – еще пара сантиметров, и он ударил бы Полину Журавлеву крылом.
– Сдурела, что ли?!
Катя, подбежавшая к машине, увидела за рулем мужчину – крепкого, на вид гораздо моложе Афии, бритоголового, с двойным подбородком и голубыми глазами – фарфоровыми, во взгляде что-то одновременно и младенческое, и холодное.
– Выходи из машины. Будь мужчиной. – Журавлева оперлась на капот. – Эй, вы, слушайте мои официальные обвинения. Я даю показания против него – я обвиняю его в убийстве моей подруги Афии Кофи Бадьяновой-Асанте.
Бритоголовый парень в джипе заморгал, высунулся из окна.
– Пьяная, что ли?
– Афию убили.
– Я… ты что несешь?!
– Выйдите из машины, – приказал Владимир Миронов. – Мы сотрудники полиции. Расследуем убийство вашей соседки Бадьяновой-Асанте. Назовите свое имя и фамилию.
– Прохоров Глеб. – Бритоголовый вышел из джипа. – А это… она убита?
– А то ты не знаешь. – Журавлева еле сдерживала себя. – Что ты строишь из себя?
– Заткнись ты! Скажите, чтобы она заткнулась.
– Это ты ее убил, урод! Фашист!
– Заткнись ты, либеральная шлюха!
– Твои дружки это писательнице Улицкой кричат. – Журавлева стиснула кулак. – Это не оскорбление, это комплимент из твоей поганой глотки. Думаешь, я не знаю, что у вас было с Афией? Она мне все рассказала. Ты ее домогался грязно. А она – не эти, ботва, хипстеры, которых вы лупите, когда вас ваши хозяева на них натравят. Афия умела дать отпор таким, как ты. И ты убил ее!
– Подождите, не кричите, – попросил Миронов Журавлеву. – Так он, Прохоров, ваш сосед по даче?
– Да. Чтоб он сгорел!
– Где вы живете? – спросил Миронов Прохорова.
Тот указал на дом за сплошным новым забором. Крыша строения из красного кирпича крыта металлочерепицей. На втором этаже в мансарде – большое окно. Дом добротный, хотя и наполовину невидимый, резко контрастирующий со старыми дачками-скворечниками научного поселка «Меридиан».
– Когда вы видели вашу соседку в последний раз? – задал новый вопрос Миронов.
– Давно. Я не помню. А что… она правда убита? Где?
– Скажи, скажи сам нам это. – Журавлева снова вмешалась. – Ты же не мог все так просто оставить. Ты снова начал к ней приставать. А когда она опять прогнала тебя, ты ее убил! А сейчас приехал взглянуть, что и как. Убийц всегда тянет на место преступления.
– Да заткнись ты, стерва! – заорал на Журавлеву Прохоров. – У нее не все дома, что вы ее слушаете! Она сама… это тебя она гнала, потому что ты как назойливая муха. Ты ее доставала своей болтовней! И она не знала, как тебя отшить. Она мне говорила, что вы… что ты…
Глеб Прохоров умолк, поняв что…
– А, так вы знакомы с вашей соседкой по даче гораздо ближе, чем кажется. В курсе таких вещей. – Катя решила вмешаться в этот крик на дороге.
Прохоров глянул на нее тяжело. И его лицо… оно дрогнуло, и на нем отразились замешательство, беспокойство и еще что-то… неуловимое, но крайне важное, что пока не поддавалось расшифровке. Катя поняла, что задела какую-то очень чувствительную струну этого типа. И еще она поняла, что он им лжет. И ложь скрыта в тех скудных косноязычных фразах, которые он так нехотя цедит. А что там, под этими фразами? Что под этой ложью?
Глеб Прохоров стоял, широко расставив ноги… в джинсах… в майке. Нет, не на дачной дороге перед ними. А на втором этаже своего загородного дома. И это было в июле. Жаркий, сладкий июль…
Три месяца назад.
Со второго этажа двор соседки был виден как на ладони. Грядки с клубникой. Кусты смородины. Клумба с оранжевыми настурциями. Солнце стояло в зените. И кругом было так тихо. Понедельник. Большинство соседей приезжали только на выходные. У Прохорова выпали свободные дни. И он пил, глушил пиво на даче, пялился в телик. Ждал звонков на мобильный. Но они не приходили. Время отпусков…
Он увидел соседку. Она шла к кустам смородины в купальнике. Купив недостроенный дом и занявшись его строительством и отделкой, Глеб Прохоров сначала думал, что его соседка иностранка. Или мигрантка. Потом он спросил в дачном магазине. И ему сказали. Про себя он отметил, что она… Афия… метиска, полукровка. И она была такой… Он никогда не видел прежде таких, как она. Он все чаще, когда бывал на даче, поднимался на второй этаж и тайком, как мальчишка, пялился на ее участок.
