И вот снова что-то тихо клацнуло. Миронов потянул тяжелую дверь на себя, и она открылась. Они заглянули в хранилище.
Камеры-холодильники обширного помещения, теряющегося во тьме. В хранилище горела лишь одна единственная лампа под потолком. В ее тусклом свете они увидели высокую худую женщину – темноволосую. На какой-то миг Кате показалось, что это Серафима Крыжовникова!
Женщина держала в руках клочок бумаги и словно сверялась с ним, глядя на номера морозильных камер. Вот она с силой выдвинула одну из них. Подняла простыню, заглянула. И задвинула каталку назад в морозильник.
Полозова – жертва железнодорожной аварии… труп расчленен… и здесь не те части, которые она ищет…
Катя вцепилась в ноутбук так, что у нее побелели костяшки пальцев. Все это выглядело каким-то страшным диким бредом… безумием…
Женщина переместилась к соседней камере и выкатила лоток с останками. Откинула простыню.
Она так и стояла к ним спиной, но затем, сбрасывая куртку на пол и сдергивая с плеча сумку, повернулась в профиль. Быстро достала из сумки нож и плоскогубцы.
На каталке перед ней лежала половина женского трупа.
Колеса товарного поезда отрезали ноги по самые бедра, раздробили левую руку, плечо. С головы был содран скальп. Женщина рукой в резиновой перчатке ухватила труп за подбородок и с силой сунула лезвие ножа между зубами мертвой, нажала, налегла на рукоятку, раскрывая рот. Затем взяла в правую руку плоскогубцы и…
В эту минуту Миронов налетел на нее как смерч. Схватил за плечи, поворачивая ее лицо к свету той единственной проклятой лампы – этого солнца мертвецов.
Женщина неистово завизжала, обернулась и с размаху ударила его зажатыми в кулаке плоскогубцами. Он отпрянул. А она размахнулась и попыталась ударить его снова и снова.
И в этот миг Катя увидела ее лицо. Это была совсем незнакомая им женщина лет сорока – бледная, изможденная, какая-то остервенелая.
– Полиция! Мы полиция! – закричала Катя, потрясая ноутбуком. Она и бросить его не могла на пол, чтобы прийти на помощь Миронову. – Стоять! Не двигаться!
Миронов с силой толкнул женщину, и она упала спиной на каталку, прямо на труп с распяленным ртом. Но когда он подскочил и схватил ее за робу, за «грудки», она снова громко визжа, ударила его плоскогубцами и достала – он отлетел к стене, ударился. Вскочил. Он почему-то не вытаскивал сейчас свой пистолет. Может быть, оттого, что они и так были среди мертвецов?
Женщина бросилась прочь. Она бежала вдоль морозильных камер. Миронов догнал ее уже у второго выхода из хранилища, ударил в спину, сбил с ног. Она визжала, отбиваясь от него, как фурия. А он повернул ее к свету, прижимая коленом к полу, не давая подняться, схватил за подбородок, словно пытаясь лучше разглядеть…
– Ты… ты же отсюда… я тебя знаю… видел… ты из похоронного агентства. Сидишь на регистрации… весь этот ваш ритуал – «не говорите до свидания, только прощайте». Ты это говоришь родственникам покойников? Это, а? Что же ты сейчас делаешь, тварь? Что ты творишь? Говори, ну! Отвечай! – Он рванул ее за робу, приподнимая и одновременно коленом нажимая ей на пах. – Отвечай мне! Что ты творишь? Что ты у нее хотела забрать? Что?! Говори! Что хотела вырвать? Зубы? Отвечай мне!
– Не лапай меня!!! Отпусти!
– Что ты хотела вырвать у мертвой? Что? Зубы? Отвечай или не выйдешь отсюда живой, тварь!
– Язык!
– Зачем тебе ее язык?! А те два случая раньше – ухо и подошвы?! У двух мертвецов? Это тоже ты? Отвечай! – Миронов схватил ее за горло.
– Я… мне… мне платят… платят за это… берут… покупают…
– Кто? Кто тебе заплатил? Кто скупает мясо мертвых? Говори! Кто?
– Она мне заплатила…
– Кто она? – Миронов рывком выхватил мобильный, продолжая удерживать женщину одной рукой за горло и сдавливая его так, что она уже хрипела под ним. – Эта, да? Смотри сюда! Это она тебя наняла? Эта, из музея?! Темнокожая?
Катя поняла, что он показывает ей фото Афии. И что он вот-вот сломает ей гортань.
– Она… да…
– Она? Она к тебе приезжала?
– Она… нет, не она… тоже такая же… из них, только моложе. Молодая!
Миронов оттолкнул ее. И встал над ней. Женщина схватилась за горло. Она хрипела, тяжело дышала. Начала отползать к холодильникам, глядя на них, на каталку, где лежала половина трупа Полозовой.
– Говори все. Говори здесь, если хочешь отсюда выйти живой, – прошипел Миронов. – Фамилия твоя?
– Сав… Савкина.
– Работаешь в похоронном агентстве?
– Да.
– Кто тебе заплатил?
– Я же сказала – девка молодая… с косичками, из этих… она ко мне на улице подошла как-то летом. Сказала, что… есть один бизнес.
– Бизнес???
– Спросила, нужны ли мне деньги. А кому не нужны?
– Сколько она заплатила?
– По двадцать пять тысяч. Сказала – никакого риска. Только те, от кого отказались родственники. И кто завис здесь, в морге. Кто ждет погребения за счет государства. Ее только мужики интересовали. Не старики. Она сказала, что ей нужно от них.
– Ухо левое и подошвы?
– Да, да! Сказала, что, если вдруг появится труп самоубийцы… заплатит мне вдвое – пятьдесят тысяч. И не важно, какой пол – главное, что самоубийца. Она попросила язык… Там же не видно, есть он или нет… не видно при кремации.
– Не видно?!
– Челюсть платком подвязывают. В рот не заглядывают.
– Когда ты заказчицу видела в последний раз?
– В сентябре.
– Врешь! Труп этот только неделю здесь!
– Говорю – в сентябре! Я ей позвонила. Она мне мобильный свой оставила – мол, если вдруг самоубийца. А тут эта баба со станции. И без родственников. Я ждала, когда эти, из бюро экспертиз, все с ней закончат. Я позвонила по номеру…
– Как ты обращалась к заказчице? Как ее имя?
– Не знаю. Я просто позвонила, и она ответила. Я сказала, что у нас то, что ее интересует. Только надо пождать. Что я все сделаю, как только можно будет. Пусть готовит пятьдесят косых для меня.
– Когда ты ей звонила? Время?
– В субботу. Днем.
– И разговаривала именно с ней?
– Да, да! У нее акцент такой. Ни с чем не спутаешь. Она же мигрантка из Африки. Я сказала, что позвоню опять, как только заберу то, что ей надо.
– А ключи от всех дверей? Откуда они у тебя?
– Я сделала дубликаты. Наши из похоронного ключи вечно по столам разбрасывают.
– Савкина, ты чудовище. Ты монстр.
– А ты меня чуть не убил, мент. – Регистраторша похоронного бюро Савкина вся подобралась в своем углу, словно готовилась к прыжку. – Поймал меня, да? Ну, гордись. Медаль теперь тебе дадут, орден повесят, мент. Я, значит, чудовище… А ты знаешь, почему я на все это пошла? Почему согласилась?
