– А что за новый случай? Что на этот раз похищено у мертвеца?
– Голова.
— Голова?!
– Да! Это опять жертва ДТП, парень разбился на ВДНХ на мотороллере, он там работал в пиццерии, развозил заказы и попал в аварию. Он кореец. И он – альбинос. Белый альбинос-азиат. Его тело в закрытом гробу уже отправили родственникам в Тюмень для погребения. И гроб больше не открывали. И похороны уже прошли. И мы бы так и не узнали ничего о похищении. Если бы этот тип… похоронщик… сам, сам во всем не признался!
– Володя, я одеваюсь и еду. А где он, этот похоронщик? В отделе полиции на ВДНХ?
– Нет, он себе ноги сломал, когда выпрыгнул из окна морга, он пока в самой больнице. И с ним что-то дикое творится, мне коллеги сказали из отделения. Патрульные такого никогда не видели. Он все время кричит, как сумасшедший, вопит, что она… она его заживо жрет.
– Кто?
Миронов не ответил. Он молчал.
Катя заверила его, что выезжает немедленно и Мещерского возьмет с собой. И она сразу же позвонила Мещерскому и…
Звонок…
Сергей Мещерский услышал его сквозь сон и приказал себе проснуться.
Где-то… где-то… где-то зрели гроздья гнева, и они все были бы полными идиотами, если бы сорвали те гроздья как тропический плод.
Он сел на кровати. Потрогал подбородок – побриться он уже явно не успеет. Он встал и глянул в зеркало…
И взял заполошно трезвонящий мобильный.
На улице Касаткина они сначала подъехали к больничному моргу. В утренних сумерках полыхали синие огни полицейских машин. Катя наблюдала все это молча. А затем они развернулись и поехали к приемному покою. Там она сразу предъявила удостоверение и даже сказать еще ничего не успела, как дежурный врач, вышедший на шум, замахал руками, словно сам отгонял от себя стаю каких-то невидимых существ.
– Да, да, я понял. Полиция, да, конечно! Слава богу, вы опять приехали! У нас никогда такого не было. Это дикость какая-то!
– Из вашего морга у покойника была похищена голова.
– Да, да! Тут такие слухи уже…
– А где он? Задержанный?
– Его не стали помещать в реанимацию. Это и не нужно ему. Ему сделали рентген. У него переломы ног в результате падения. Но больше ничего. Никаких других ран, повреждений. Мы его пока поместили в инфекционный бокс.
– Он что, заразен? – спросил Мещерский.
– Нет. Но он пугает больных! – воскликнул врач. – Мы его в таком состоянии не можем поместить в палату в травматологии. Ему сделали уже два укола теразина, но ничего не помогает. Психиатрическая служба его не может забрать, потому что он лежачий, ноги-то в гипсе. У нас нет даже смирительной рубашки, мы его простынями связали, потому что он…
– Он такой буйный? Агрессивный? – снова спросил Мещерский.
– Он все время пытается – даже на сломанных ногах – уползти, сбежать. Он до смерти чем-то напуган! И он так дико кричит.
Врач сам повел их в инфекционный бокс – ему, несмотря на шок и волнение, хотелось узнать, что скажет полиция.
Подходя к боксу, они услышали доносящиеся из-за его двери безумные вопли. Врач открыл дверь.
– УБЕРИТЕ ЭТООООООООООО!!! УБЕРИТЕ ЭТО ОТ МЕНЯ!!! ОНО МНЕ ПЕЧЕНЬ ВЫЕЛО!!!
На больничной кровати извивался и бился мужчина, спеленатый, словно мумия, простынями. Катя видела его бледное, искаженное судорогой лицо и даже не могла определить возраст мужчины. Вроде нестарый. Нет, даже напротив – молодой, но…
– Тест на наркотики сделали? – тихо спросил Мещерский врача.
– Первое, что сделали. Взяли анализы. Он явно наркоман со стажем. У него все бедра исколоты. Он это скрывал здесь, на работе – понимаете? В вены на руках не кололся. Но на этот раз в тестах ничего – ни на героин, ни на кокс, ни на все прочее. Все чисто. Но у него что-то с кровью. И мы пока не можем определить, что это такое.
– УБЕРИТЕ!! СНИМИТЕ С МЕНЯ!!!
Катя не видела ничего, хотя воображение ее сейчас было настолько обострено и настроено, словно радар, что она была готова увидеть что угодно. Но ничего не было – только кровать, этот безумный, его простыни, гипс и…
– ОНО МНЕ ГОРЛО ПЕРЕГРЫЗЕТ!! СПАСИТЕ МЕНЯ!!
Что-то невидимое… какая-то сила… Катя вспомнила слова машиниста на станции Подсолнечная.
Сергей Мещерский подошел к визжащему в панике парню, наклонился и… с силой надавил ему руками на грудь, одновременно натягивая простыни.
– Я это держу… видишь? Я это держу, — сказал он громко. – Я это не выпущу. Я держу это очень крепко. Чувствуешь?
Безумный испуганный взгляд впился в него. Парень словно оценивал происходящее. Потом судорожно кивнул. Глянул на Катю.
– Ты санитар морга? – Она отбросила все церемонии. – Тебе заплатили, чтобы ты забирал у покойников то, что тебе заказали. Да?
Снова кивок.
– Кто тебя нанял? Это была женщина? Мигрантка из Африки?
Кивок.
– С дредами? Молодая женщина?
Кивок.
– В первый раз ты ей отдал кусок кожи с шеи трупа мужчины, с позвоночника? Она это попросила сама?
Кивок.
– Ты ей звонил?
– Да. – Голос хриплый, каркающий, словно у говорившего и точно были повреждены, перегрызены связки.
– Когда?
– Тогда, в сентябре… и сейчас.
– Когда точно сейчас?
– В суб… субботу… я забрал и позвонил.
– Забрал… отчленил голову у альбиноса, у корейца, разбившегося на мотоцикле?
– Да. Она… она мне сказала еще раньше: если когда-нибудь в морг поступит альбинос, настоящий… любой – азиат или европеец, заплатит сто тысяч. И даст еще это…
– Как зовут женщину?
– Изи.
– Ты отдал ей голову альбиноса?
– Да.
– Тогда, в субботу?
– Да!
– Когда вы встретились? В какое время?
– Ночью, здесь, у парка. Часа в три. Она приехала по моему звонку сразу. И дала денег.
– И больше ты ее не видел?
– Нет.
– А что произошло сегодня ночью?
Он молчал.
– Ты выпрыгнул из окна морга. Что произошло? Кто тебя так напугал?
Он скосил глаза. В них плескался ужас. Он безумно пялился на руки Мещерского, продолжающие сжимать его грудь.
– Сама не видишь, что ли? Ты не видишь это? Смотри! – прошипел он Кате.
Она собралась с духом.
– Вижу. Но хочу, чтобы ты сам это описал.
