Очередь за очками не рассеялась, даже когда с небес хлынул сильный тропический ливень, сразу остановивший все работы на лесозаготовке. Рабочие вернулись в шалаши на просеке. Стихли стук топоров и визг пил. За последние полторы недели в окрестностях полевого госпиталя все очень изменилось. Рабочие, заново нанятые Бенни Фитцроем в деревне, взялись за работу с удвоенной силой. Просека уходила уже далеко в джунгли. Вокруг госпиталя тоже практически все расчистили. Даже опушка, на которой они нашли Вилли Сибрука, уже стала местом сплошной вырубки. И там тарахтел пригнанный с плантаций трактор, к которому привязывали волокуши из сучьев и валежника.
В окрестностях госпиталя рабочие обнаружили несколько больших деревьев с очень ценной древесиной. Их осмотрели и пометили к вырубке, прикидывая, сколько на этих лесных красавцах можно заработать. Все вокруг превращалось в пустыню с пнями и штабелями дров. Древний дождевой лес умирал.
Сергей Мещерский сидел в палатке и разбирал почту. Среди газет, привезенных Унковским из Аккры, оказалось письмо от матери. Вера Николаевна нечасто писала сыну, но на этот раз ответила очень быстро. И Мещерский был рад этому. Он сидел за походной конторкой, уставленной склянками и пузырьками с лекарствами, читал письмо.
В палатку, спасаясь от ливня, зашел Бенни Фитцрой. Увидел ворох газет на конторке, письмо в руках Мещерского. Прислонился спиной к столбу, поддерживающему палатку, положив руки на пояс с патронташем.
– Хорошие новости? – спросил он.
– Да, ответ получил от матери. – Мещерский не оглядывался, но знал, куда устремлен взгляд Бенни – фотография стояла на прежнем месте. – Она и про тебя пишет. Вот… «Очень рада, что у тебя такой замечательный товарищ – этот отважный и великодушный молодой человек. Только очень прошу вас обоих быть осторожными и не рисковать, подвергая свою жизнь опасности. И если твой друг Бенни всегда так рискует собой, твоя обязанность, Сережа, удерживать его и всегда помнить, что я беспокоюсь о вас с ним». Это я описал ей ту ночь, когда мы нашли Сибрука и ты стоял под градом стрел и не стал стрелять в ответ, а уладил все миром с этим лесным племенем.
– Прочти… переведи еще раз. Хочу еще раз услышать.
– Бенни. – Мещерский повернулся к нему. – Это не я – детка. Это ты как ребенок.
– Ладно. Пусть. Только прочти еще раз. Пожалуйста.
Мещерский прочел.
– Богиня, – сказал Бенни Фитцрой. – Все. Я пропал.
– Ты ее совсем не знаешь.
– Не важно. Я знаю тебя. Она лучше.
– Так не бывает. Это только в книжках, в кинематографе такая сумасшедшая страсть. Наш писатель Достоевский описал, как герой влюбляется в женщину, взглянув на ее портрет. Но он назвал свой роман «Идиот».
– Ладно. Ну, скажи еще раз, что я сумасшедший англичанин.
– Это все потому, что мы отрезаны здесь, в лесу, от цивилизации, – назидательно изрек Мещерский. – Я тебе как врач это говорю. Ты все это время ведешь себя как джентльмен с местными женщинами. Не как другие в Аккре, кто имеет чуть ли не гаремы. Вон и Унковский туда же со своей юной Изи. А ты никогда не позволял себе такого с местными. И я тебя уважаю за это. Но как врач, я должен сказать, что долгое воздержание… оно… Ты здоровый молодой мужчина. Сильный мужчина. Если постоянно давить в себе свою природу, это приводит к таким горячечным фантазиям… несбыточным грезам.
– Даже не стану тебе на это отвечать. А насчет несбыточных грез – ты меня плохо знаешь, детка.
Мещерский выпрямился на стуле. Желание уколоть, уязвить Бенни Фитцроя росло в нем.
– В каком именно госпитале она сейчас? – спросил Бенни после паузы.
Мещерский протянул ему конверт.
– Лахор. – Бенни глянул на штемпель и обратный адрес. – Радж. Британская Индия.
– Ваша английская колония – это ты хочешь сказать. Она довольна госпиталем. Только работы очень много. Она переводит все документы с английского для штаб-квартиры Красного Креста в Женеве. Там, в Лахоре, кстати… я в газетах прочел – сейчас этот ваш прославленный герой… Лоуренс Аравийский. Не нужен стал герой, сплавили его туда, в тропическую глушь. Пишут в прессе, что он закончил свой перевод «Одиссеи» и сейчас инспектирует там какие-то захудалые казармы.
– А что с этим Лоуренсом?
– Ничего. Так.
– Нет, говори.
– Они встречались. На Евфрате. Правда, это было давно. – Мещерский выдал за правду то, что было лишь миражом пустыни.
– Убью, – сказал Бенни холодно и спокойно. – Эта женщина моя.
– Угу. Как же. А он тебе ее не уступит.
– Убью. – Бенни шарахнул по столбу кулаком. – Слушай… здесь работы осталось на полмесяца. Из Аккры – пароход до Кейптауна.
– И что?
– К черту мой Кейптаун. У нас же целый отпуск! Из Кейптауна пароходом до Карачи. А там поездом до Лахора.
– Бенни, у тебя опять температура.
– Я хочу ее увидеть.
– Прекрати это.
– Я должен ее увидеть!
– Бенни, речь идет о моей матери!
– Она станет моей женой.
– Бенни… о, черт… я знаю, ты это нарочно! Ты меня просто дразнишь!
– Что ты сказал?
– Что слышал! Ты меня дразнишь! Изводишь! Это все нарочно, чтобы я…
– Значит, ты не веришь мне, что я ее люблю?
– Нет!
– Ты мне не веришь? Ты считаешь, что я могу вот так проявлять неуважение к женщине, которую я боготворю?
– Ты просто бредишь и дразнишь меня!
Бенни медленно достал из кобуры свой «уэбли-скотт». На этот раз Мещерский видел, как он сделал это. «Переломил», проверяя патроны.
– У меня нет иного способа доказать, что я честен перед ней. И честен с тобой.
И в следующий миг он вскинул руку и приставил револьвер к виску. Все дальнейшее произошло одновременно. Мещерский вскочил, едва не опрокинув и конторку и столик раскладной, с которого пялилась на них Черная голова, о которой они все забыли среди забот, работы, странствий и страсти, что обрушилась на них, как ливень на лес. Черная голова наблюдала, ощерив свой зубастый рот, и, казалось, искренне забавлялась…
Бенни нажал на курок.
– Нет! – закричал Мещерский.
Щелчок. Револьвер дал осечку. Бенни вновь потянул за курок и…
– Я верю тебе!
Лицо Бенни было спокойным. На нем застыла холодная решимость. Мещерский подумал, что он никогда не видел своего друга таким.
– Опусти пистолет! Я тебе верю!
– Ты ей напишешь, что через полтора месяца мы приедем в Лахор?
– Да. Напишу.
– И ты представишь меня ей?
– Да. Представлю. Только отдай мне сейчас пистолет.
