Она постелила ему на диване. И даже сунула градусник – ей все мерещилось, что у Мещерского начнется какая-то тропическая лихорадка, жар… Но все было относительно нормально. И Мещерский не выглядел слабым или неадекватным. Он был лишь бледен и не особо разговорчив. Однако мягко принимал Катины хлопоты и заботу.
Градусник показал 36,3…
– Ахилл не улетел домой. – Катя убрала градусник на место в ящик комода. – Сережа, он не просто циничный деляга, каким так хочет казаться, которому все бизнес – в том числе и поставки человеческих останков для культа. А он ведь нас почти в этом убедил… Он колдун, да?
– Может, и так.
– Да, я помню, ты говорил – и колдуны в Африке разные. Ахилл не улетел, потому что его здесь что-то крепко держит. И это не сеть поставщиков. Сейчас, когда он под следствием, все это бессмысленно и опасно. И он не дурак. Должен был бы сразу смыться, как мы думали. А он здесь. Это значит, его как магнитом держит. И я думаю, что этот магнит там, в музее. Это тот артефакт. Скульптура, про которую он мне говорил, что для него это просто «кусок дерева». Он лжет нам в глаза. Зачем ты согласился пройти церемонию?
Мещерский не ответил.
– Ты же сам знаешь, что этого не надо было делать – не следовало доверять Ахиллу себя так слепо.
– Я не слепо себя ему доверил.
Катя помолчала. Связь… она ведь чувствовала – между Мещерским и этим парнем, щеголяющим то в дорогом европейском костюме, то в национальных африканских одеждах… колдуном… и точно есть какие-то крепкие нити. В чем их природа?
– Когда ты впал в забытье там, в квартире, – она осторожно подбирала слова, – у тебя было такое странное лицо… Я всяких ужасов ждала. Но ты выглядел радостным и печальным одновременно. Ничего темного, страшного… но в конце ты… словно какие-то вещи, события тебя…
Мещерский лег на диван.
– Я же сказал, эти события никогда не происходили.
– И это все снова ибога, да? – тихо спросила Катя. – Он втер тебе в кровь раствор пепла из… ох, я даже думать не могу об этом спокойно, и ибоги?
– Будем считать, что так. Хотя у ибоги действие иное. Знаешь, в тот момент это был я… и не я. Но как-то все совместилось, переплелось. Словно что-то сдвинулось, какие-то рамки. – Мещерский посмотрел на Катю. – Ты успокойся. Не думай об этом больше.
– Легко сказать. – Катя покачала головой. – Ладно, давай к другим темам… Что ближе к реалу. Я вот все думаю о Феликсе. И я не верю, так же как и Миронов, что это он всех убил. Он не на все сто процентов уверен, а я даже не на пятьдесят. И еще – судя по тому, что последней, с кем Феликс общался перед своим неудавшимся самоубийством, была Хохловская, то… это не из-за нее и Романова он был в таком отчаянии в ту ночь в клубе. Есть какая-то другая причина. Иной повод. И мы его не знаем. А расскажет ли он нам сам об этом? Парень словно взвалил на себя какой-то непосильный груз. И не выдержал его тяжести.
Мещерский кивнул. Но обсуждать это не стал. И Катя решила оставить его в покое. Теперь он нуждался в отдыхе. Они все: Миронов, Катя, он, Мещерский словно шли по какому-то кругу, где каждый испытывал стрессы, страдания и каждому требовалась помощь других.
Уже на рассвете она снова тихонько заглянула в комнату – как он там. Мещерский сидел на широком подоконнике – не спал, смотрел на Москву-реку из окна. И естественно, Катя проспала, возможно, потому, что не видела никаких снов в эту ночь. К счастью. Ее разбудил звонок по мобильному, время было половина девятого.
Владимир Миронов.
– Мне только что из Главка звонили, из управления розыска. Романов вчера вечером приезжал туда. Искал меня. Не знает или забыл, что я в Солнечногорске работаю. Опера передали – его сразу принял замначальника ГУВД. А он им сказал, что хотел со мной поговорить, поблагодарить меня за спасение Феликса, за то, что я стал его донором. – Миронов усмехнулся. – Они ему – он по званию всего старлей – то есть я. Не дорос еще, мол, до таких высот. До таких кругов общения с национальным героем. В розыске сказали – начальство не знало, как себя с Романовым вести. И приемный сын под арестом, и – самое главное – насчет его будущего, президентских амбиций. Боятся проколоться – все это ведь как мираж еще. Амбиции-то… Открыто он сам, лично ни о чем таком не заявлял. Вроде к нему в верхах терпимы пока, как к герою. Хотя кто скажет – у нас же сегодня терпимы, а завтра, чтобы не высовывался, со свету сживать начнут, травить, гнобить, зачищать. Потому что политический противник. И еще какой будет, если что… Я хотел было сейчас в Москву ехать, встретиться с ним, раз он так меня искал… Но не поеду.
– Почему? – спросила Катя.
– Потому что есть более важные, неотложные дела. Здесь, в Солнечногорске. Она пришла в себя. Мне сейчас врач позвонил – я его просил, как только ей хоть немного станет получше, чтобы он сразу известил меня.
– Динара?
– Да. Приезжайте, Катя, как можно скорее. Нам надо ее вместе допросить. Она пока все еще в реанимации, но врач сказал – у них появится свободное окно после десяти, после всех утренних дел врачебных. И нас к ней пустят на несколько минут.
– Все, уже собираюсь и еду. То есть мы с Сережей…
– Да, конечно, – согласился Миронов, чуть помедлив. – Куда же без нашего эксперта?
В Центральной клинической больнице Солнечногорска, куда они добрались снова по дублеру Ленинградки, они встретились с ним уже возле реанимации.
Динара Исмаилова, – вся в синяках и ссадинах, опутанная проводами медицинских приборов, не открыла глаз, когда врач реанимации провел их к ней и сказал, что у них не более десяти минут.
– Динара, это я. – Миронов наклонился к ней. – Вы помните меня?
Ее веки дрогнули, по смуглому лицу прошел тик, и она вяло и как-то отрешенно глянула на него.
– Динара, вы помните, что с вами случилось?
– Нет… то есть да… авария.
– Вы видели того, кто вас толкнул под машину?
– Нет… я никогда бы сама не прыгнула… я же не она… меня толкнули в спину!
– Да, вы живы, и все хорошо, вы поправитесь, – заверила ее Катя.
Динара словно от великой усталости закрыла глаза.
– Вы работали помощницей по хозяйству у Афии Бадьяновой-Асанте – сотрудницы музея. Но вы от нее ушли после ссоры. Почему? – спросил Миронов.
– Мне вера запрещает служить таким, как она.
– Каким?
– Распутным женщинам.
– Вы увидели Афию в компании мужчины и женщины в двусмысленной ситуации?
– В койке… в постели одной, – шептала Динара. – Этот парень и ее товарка, тоже из этих, из Африки… Я остолбенела, как вошла – они спали в одной кровати! А ведь такая интеллигентная на первый взгляд, из музея, и такой стыд… Разве я могла такое стерпеть? Не убежать сразу от этого разврата?
– Но вы потом приезжали к Афии на дачу.
