– Я знаю, где ее дача… она же мне не заплатила всего, что должна… А почему я ей – такой – должна деньги отдавать, что своим горбом… заработала там…
– И вы про этот случай кому-то рассказали, да? – спросил Миронов. – Кому?
– А почему я должна хранить чьи-то секреты? – Динара глянула на него в упор. – Когда они так непотребно ведут себя… А я… я целомудренная женщина, я знаю, что такое женский долг, пусть я и прислуга их. Я сказала ей.
– Кому? Назовите этого человека.
– Алле. Полозовой Алле, которая… ну, вы знаете, вы же расспрашивали меня о ней.
– Вашей коллеге из гостевого дома. Вы ей рассказали об этом случае. А она ведь тоже вам что-то рассказала, да?
– Я… я устала…
– Еще минуту, Динара. Пожалуйста, это очень важно. Что вам рассказала Полозова? Она ведь тоже что-то видела, что ей не понравилось.
– Это стыдное дело, – прошептала Динара. – Не хочу об этом говорить. Не могу. Вы – мужчина. Нам нельзя с мужчинами говорить о таких вещах.
– Динара, расскажите мне. – Катя опустилась на колени у ее больничной кровати, тоже наклонилась к ней, к самым ее губам. – Это очень важно, поймите. От этого зависит ваша жизнь.
– Она тоже видела… там, в доме, который на берегу. – Динара поморщилась. – Это было в среду, когда все гости прежние разъехались. Я убиралась, а она пошла туда – понесла набор для мини-холодильника, ну, чтобы все было как надо…
– Для кого?
– Они приехали на машине. Во вторник. Гости. Сняли тот дом. Он большой, дорогой, но не поскупились, сняли на двоих… Заплатили наличными.
– Их было двое?
– Да… на машине на черной… Он и парень молодой… Такой симпатичный… А его, старшего, я, конечно, узнала, он же такой известный…
Катя ощутила, как холод, знакомый холод, прошел по ее телу.
– А парень? – спросила она шепотом.
– Такой деловой… светловолосый… его помощник или секретарь… в общем, его… тоже из обслуги…
– Динара, Динара, пожалуйста, продолжайте, что вы видели там, в гостевом доме?
– Я – ничего… это она, Алка, ей все неймется. Она и набор для мини-холодильника им понесла, потому что ей было любопытно, она же его узнала, он же такой… и по телевизору о нем… и он такой мужчина… Она думала, что они у пруда, они же вроде как порыбачить приехали в тишине, как он нам сказал на ресепшене, когда дом снимал. Но их не было у пруда, они были в доме, просто она… она, думая, что их нет там, открыла дверь своим ключом и вошла. И увидела…
– Что она увидела?
– Они были в спальне… голые… ну, это… стыдное грязное дело, – прошептала Динара еле слышно. – Мужеложество… Она… Алка сказала мне – они были в постели… Она сказала – ее как громом поразило, и она выскочила оттуда. Но они увидели ее. Он не стал ничего объяснять. Они просто собрались и уехали сразу.
– Вы узнали этого человека, Динара. Назовите нам его. Кто это был?
– Этот, из школы… что тогда спас детей от террористов… Такой мужчина… герой… мы же его и там, у меня дома, все знаем… И надо же…
Миронов повернулся и вышел из реанимации.
Когда они с Мещерским вышли вслед за ним, – он стоял у стены, повернувшись к ним спиной. И Катя не хотела сейчас увидеть его лицо.
Ее и саму не держали ноги. Ей хотелось сесть на стул. Или опереться на руку Мещерского. Но она не могла допустить такой слабости, такой преступной слабости в этот решающий момент.
У Миронова зазвонил телефон.
– Старший лейтенант Миронов, это снова дежурный по ГУВД. Вчера вечером, перед тем как уехать, Валентин Романов оставил вам конверт запечатанный. Я еще удивился. Он оставил конверт именно вам, у меня в дежурной части. А потом вдруг вернулся через пару минут и забрал его.
Они все молчали, слушая разговор по громкой связи, что включил Миронов.
– Он написал вам записку, старлей, – недоверчивым тоном добавил дежурный.
– Она у вас?
– Да.
– Прочтите мне записку.
– «Жду вас у себя дома. Приезжайте, когда сможете».
– Это все?
– Тут еще приписка. Как постскриптум.
– Что?
– «Впереди – вечность». – Дежурный смущенно и недоуменно хмыкнул.
Глава 40
Пепел
Сильный запах бензина…
Катя почувствовала его, как только они подошли к ЭТОМУ ДОМУ.
Там, в Солнечногорске, когда Владимир Миронов изменился на их глазах до неузнаваемости… стал весь серый… холодный, как лед… непроницаемый, неживой, словно картонный персонаж своих любимых видеоигр – только одно измерение, одна плоскость… одна цель, одна жажда… Там, в Солнечногорске, Катя сначала просто уговаривала его, а потом и чуть ли не умоляла на коленях, чтобы он поднял всех и в Солнечногорске, и в Одинцове, и в Главке, чтобы сообщил, вызвал оперативников, начальство, спецназ. Чтобы не ехал, не смел ехать туда к нему один, как вознамерился.
Но Миронов не звонил никому и никуда.
Разбитая патрульная машина возле больницы – без бампера, без фары, на которой он продолжал ездить…
Он сел за руль. А Катя, охрипнув от уговоров, от крика, тоже в конце-концов забралась в эту развалюху.
– Сережа, возвращайся в Москву.
Мещерский обошел машину и открыл дверь с другой стороны.
– Нет, ты с нами не поедешь!
Он полез в машину – на заднее сиденье рядом с ней.
Катя почти с яростью его отпихнула.
– Нет! Ты туда с нами не поедешь. Это наша работа. Мы – полиция. Это наша обязанность. А ты… пожалуйста, останься. Ну, останься! Я прошу тебя!
– Катя, я не могу остаться. – Мещерский глянул в зеркало, откуда Миронов холодно, отрешенно наблюдал за ним. – Вы готовы к встрече с тем, кто убил столь многих?
Миронов достал из кобуры пистолет. И сунул его сзади за ремень под куртку.
Они поехали в Одинцово. Где все когда-то начиналось. Адрес Миронов знал наизусть, точный адрес они «пробили» сразу, как только Феликс очутился в реанимации.
Коттеджный поселок бизнес-класса находился в стороне от Николиной Горы. Хорошее комфортабельное жилье без излишеств. Участки приличные. Ограда и охрана по периметру всей территории, а внутри – все без заборов. Цивилизованно.
Дом из красного кирпича стоял у самого леса – последний на улице. Соседние дома только еще строились. В других коттеджах двери были закрыты и виднелись таблички – «продается».
Из всех передач о нем Катя знала, что он всегда жил в Одинцове, но в этот новый коттеджный поселок они, видно, переехали совсем недавно. Мещерский спросил, готов ли Миронов к встрече с ним… Сама Катя не ощущала себя готовой. О нет! Все произошло так вдруг! Но и страха она не испытывала. Она ощущала лишь тупую боль в сердце. Отчаяние.
