Почему так больно?
Так хочется, чтобы ничего этого не было никогда…
Почему ей сейчас хочется, чтобы все вернулось к началу… И лучше бы Динара, эта сплетница, умерла там, под колесами машины, и они бы не узнали того, что узнали…
Почему ей хочется этого?! Страшно в этом признаться, что она желает смерти человека, лишь бы только…
Почему она так боится услышать правду?!
Первое, что ее поразило в этом доме из красного кирпича, к которому они подъехали, включив полицейскую сирену, это забаррикадированная снаружи входная дверь.
Со стороны подъездной дороги – дверь с широким пандусом, как в клиниках. Снаружи к ней были придвинуты разные вещи, вытащенные на широкую веранду, окружавшую дом: садовая мебель, скамейки, стулья. Катя подумала, что эта баррикада должна препятствовать тем, кто попытается проникнуть в дом. Потому что и металлические рольставни на всех окнах нижнего этажа тоже были опущены.
Однако, ощутив этот запах… сильный запах бензина, она вдруг поняла, что входную дверь заложили так нелепо – снаружи именно для того, чтобы нельзя было выбраться изнутри дома.
Миронов вышел из машины и достал пистолет.
– Держаться за мной.
Он медленно пошел к дому по дорожке, оглядывая закрытые ставнями окна.
– Может, там никого нет? – спросил Мещерский.
Катя указала на…
Это была еще одна деталь, что поразила ее в этом месте. На углу дома, метрах в тридцати от него, стоял складной садовый стул. А на нем, прижатый камнем из альпийской горки, покоился плотный конверт.
Они осторожно приблизились к этому стулу. Миронов сбросил камень, забрал конверт, хотел сразу его вскрыть, но…
Катя снова указала вперед.
Отсюда, с угла, было отлично видно задний дворик-патио, выложенный плиткой, и тыльную часть дома с большими раздвижными стеклянными дверями. Распахнутые настежь, они словно приглашали, заманивали внутрь.
Они все так же медленно и осторожно начали огибать дом и приближаться к дверям.
И здесь тоже эта широкая веранда и пандус…
Запах бензина стал особенно сильным. И еще Катя ощутила запах горелого пластика – сначала едва заметный, но он тоже усиливался.
Вдруг что-то заскрипело.
На веранду медленно выкатилось инвалидное кресло. А в нем сидела та девочка, которую Катя когда-то видела на видеофайлах об открытии выставки в Музее Востока. Пятнадцатилетняя дочка Валентина Романова. Она сидела в своем кресле и смотрела на них. Катя заметила, что она вся мокрая, и одежда, и волосы ее промокли насквозь, вода ручьем стекала с нее на деревянный пол веранды.
Затем в дверях появился Валентин Романов. И встал за креслом дочери.
Встал так, что она закрывала его от них.
Миронов вскинул пистолет – он был в боевой стойке, держа его обеими руками. Он взял Романова на прицел.
– Отойди от нее!
Романов смотрел на них.
– Отойди от дочери!
Романов положил руки на ручки инвалидного кресла.
– Что, теперь ее взял живым щитом от нас? – крикнул Миронов хрипло. – Как те, в школе, да?!
Катя видела – Романов вроде безоружен. Но она не обманывалась на его счет. Этот человек способен на многое. Он это уже доказал… на великое… на страшное… на то, чем восхищаются… и на то, что невозможно простить.
– Закрываешься дочкой от нас? – снова крикнул Миронов. – Что же ты… вот так в конце измельчал, а?! Ты же не трус.
– И ты не трус, парень. Поэтому я и хотел говорить только с тобой обо всем об этом.
– Об убийствах? О том, как ты их всех убил, чтобы никто не узнал, кто ты… кто ты есть на самом деле?!
– Феликс не виновен. Вы его отпустите. Там, в конверте, мое официальное признание. Считайте, что явка с повинной. Я хотел оставить это у вас в управлении, но потом решил, что разговора – нашего с тобой, парень, не избежать. И лучше, если ты все узнаешь от меня, прежде чем все это закончится.
– Феликс догадался, да? И взял все на себя. Он хотел пожертвовать собой ради тебя! Своего приемного отца! Вернуть долг тебе, человеку, который так много для него значил!
– Да, он обо всем догадался. После того как вы явились ко мне в офис со своими вопросами про ночной клуб… я сказал ему, что есть пленки, видео, где он с ними – с этими женщинами. Что его будут дотошно допрашивать и ему… нам с ним надо быть готовыми, чтобы знать, что говорить полиции. Я не думал, что он… я не думал, что он возьмет все на себя и захочет уйти… умереть с этим! Я бы никогда ему этого не позволил. Да я бы… я бы всю кровь отдал за него…
Катя смотрела на него.
Наш герой… наш прославленный герой…
Лучше бы они никогда не узнали эту постыдную тайну…
Почему наши иллюзии, симпатии, привязанности так сильны, что мы, расставаясь с ними, словно сдираем с себя кожу… какая же это мука…
Дочка Романова Даша оглянулась на отца. На ее лице была тревожная гримаса, она издала какой-то приглушенный звук. Романов положил ладонь ей на голову. И она утихла.
И в этот момент Катя ощутила запах дыма. Он шел со стороны дома. Что-то горело внутри… там уже разгорался пожар. И вот она увидела этот дым – еще прозрачный, он вырвался откуда-то – с крыши, что ли…
– Звони пожарным. Сейчас же, – одними губами прошелестела она Мещерскому.
– Феликс боготворит тебя! – крикнул Миронов. – Он любит тебя. А я… я, может, не меньше его тебя любил и преклонялся перед тобой, твоим поступком тогда, когда ты один… один все сделал там, в школе вопреки всему. Спас их, рискнул, пожертвовал собой, – когда все остальные растерялись, оказались бессильны. И там, наверху… Они ведь уже хотят об этом забыть. И чтобы мы забыли о той школе. Вымарывают, вычеркивают, словно этого не было никогда. Но это было! Это было со всеми нами! И ты… ты стал символом всего этого. Нашим Символом… Нашим Всем. И что же ты теперь?! Что же такое ты теперь?! Кем ты стал?!
– Я никаких жертв ни от кого не приму, – сказал Романов. – Я сам отвечу за то, что сделал. Это все надо прекратить.
– Прекратить? Это ты говоришь нам? Сейчас? После того как прикончил их всех? После того как толкнул мигрантку под машину, чтобы она тоже не рассказала?! После того как ты… эти кнуты из Castlevania, из игры, которой твой Феликс увлекался – это же не ножом ударить, не задушить, да?… Так чисто – на расстоянии, и рук не замараешь! Бэтмен в своем репертуаре? Зорро чертов, да?!
– Ничего бы не произошло, если бы она не позвонила мне и не потребовала денег от фонда, не пригрозила все рассказать, что узнала в клубе, от него… от Феликса. Он… он рассказал им о нас… он сходил с ума от ревности. Он напился, утратил контроль и проговорился.
