– Школа.
– Не хочу туда больше!
Они посмотрели друг другу в глаза. Так вот почему у нее болел живот – снова вспыхнула школьная фобия.
– Я вам кое-что покажу, – сказала Элла. – Только никому не говорите.
Она протянула Спасителю свой айфон.
– Отличная фотография, – сказал он.
– Вы почитайте эсэмэски. – Элла покраснела от стыда.
Их накопилось уже 523. Спаситель прочел несколько штук. Они были примерно одинаковые:
Лесби, транс, педе. Хочешь переспать со мной и с моим другом? Куда девала сиськи?
Он вернул Элле айфон.
«Эта штуковина – в детских руках настоящая бомба, – подумал он. – Кто угодно, где и когда угодно может украсть чужую фотографию, распространить ее, пустить слух, испортить репутацию».
– Кто сделал эту фотографию?
– Джимми.
– Как его фамилия?
– Дельон.
– Джимми Дельон. Так. Кто еще?
– Что вы хотите сделать? – забеспокоилась Элла.
– Без твоего согласия – ничего. Есть кто-нибудь, кому ты доверяешь?
– Вы… мадам Нозьер.
Это ее учительница латыни.
– И всё?
– Мадам Сандоз.
Школьная медсестра, у которой всегда есть в запасе лекарства от болей при месячных и любовных мук.
– И всё?
– Папа? – неуверенно сказала Элла.
– А из твоих ровесников? Одноклассников?
Элла подняла брови и покачала головой: нет. Есть две девочки, с которыми она иногда разговаривает, но и они могли бы смеха ради рассылать фотографию. Спаситель стал выяснять дальше: ведь все это делает не только Джимми, верно?
– Еще девчонки из параллельного класса. Я вам про них говорила.
Она встречалась с ними раз в неделю, на уроках латыни. Они стащили у нее тетрадь, в которой она писала роман, и в шутку испачкали чернилами ее любимую морскую сумку. Алиса Рошто тоже ходила на латынь, но участвовала ли она в травле, Спаситель не знал.
– Можешь назвать имена этих девочек?
– Главная – Марина Везинье. Потом Сельма… Мелани… еще Ханна… Алиса… Но жаловаться учительнице – ни за что!
– Думаешь, прекратится само собой?
– Нет, – ответила Элла.
Спаситель заметил, что она трет грязной подошвой правого кеда розовый верх левого.
– Значит, выхода нет?
– Я набью им морду.
В другом мире, где она звалась Джеком, все решалось на кулаках, в честной драке.
– Ты разрешишь мне поговорить с мадам Сандоз? Я хорошо ее знаю.
Элла кивнула, но тут же пожалела, что дала согласие. Спаситель запустит цепную реакцию. Медсестра скажет завучу, а тот – родителям.
– Мама совсем не понимает, какая я. Ей и подумать об этом страшно. А увидит фотографию – просто с ума сойдет.
– И не станет на твою сторону, если узнает, что тебя травят?
– Она решит, что я ненормальная.
– А папа?
– Не знаю… Он стал таким странным.
Спаситель помнил отца Эллы, он был очень агрессивно настроен к психологам и «всяким их дурацким фишкам».
– Что значит странным?
– Да не знаю я! – Элла всплеснула руками. – Говорит, что мне надо сдать на юношеские водительские права, как только подойдет возраст, и что он надует мне футбольный мяч. – Она засмеялась. – Подарил мне свой скаутский нож!
– Так-так, значит, ты для него стала мальчиком.
Элла замерла, будто услышала что-то невероятное.
– Хорошо бы в следующий понедельник ты пришла вместе с папой, – сказал Спаситель под конец консультации, а про себя подумал, что у Эллы, возможно, нашелся неожиданный союзник.
В тот день, поскольку все еще длились школьные каникулы, Спаситель закончил прием довольно рано и в 18:45 уже был свободен как ветер: хочешь, сиди с парнями на террасе, хочешь, болтай по телефону с Луизой.
– Алло! Ты не занята?
Они говорили обо всем на свете, пока в Спасителе не проснулся внутренний голос, он же Супер-эго или Сверчок Джимини
[14], и не начал приставать: скажи да скажи ей, что ты сделал. «Ну ладно, – уступил Спаситель. – Только не по телефону».
– Ты думаешь о чем-то своем, – сказала Луиза. – У тебя неприятности?
«Вот видишь, – возликовал Джимини, – она догадалась». «Вовсе нет, – заюлил Спаситель. – Я же ничем себя не выдал». «А подсознание на что?» – ухмыльнулся Сверчок.
– Ау! Спаситель, ты тут?
– Что? Да-да, извини… Нет, никаких неприятностей. Просто незадача с одной пациенткой, но это связано с моей практикой, я не имею права рассказывать.
«Ой, врешь!» – заверещал Джимини.
Вести два разговора сразу Спасителю было не под силу, а потому он поспешил закруглиться и повесил трубку.
На веранде парни сидели рядком на диване напротив телевизора и внимательно смотрели какую-то муру. Спаситель походя выключил телевизор.
– Но, па-а-па-а! – заныл Лазарь. – Это же время, когда можно!
– Накрой-ка на стол. Габен, умеешь делать соус для салата? Мне через полчаса уходить.
– Куда?
Спаситель вздернул брови – с каких это пор он должен отчитываться перед Габеном?
– Идет к своей инспекторше, – ответил за отца Лазарь, – он к ней всегда после ужина ходит.
Выходит, всё всем известно? Спаситель провел рукой по лбу, будто стирая то, что там написано: «Он поцеловал пациентку».
* * *
Мадам Дюбюи, психиатр и психоаналитик, жила со своей старой матерью в Клери-Сент-Андре, в довольно мрачном доме. Спаситель вошел в ее приемную ровно в 20:30 – старинные бургундские часы как раз засипели и пробили один раз. Спаситель осмотрелся: знакомая, неизменная обстановка. Тот же торшер с пожелтевшим, украшенным пыльными кисточками абажуром.
– Ну и что ты скажешь своему аналитику? – опять завелся Сверчок Джимини. – Что пытался соблазнить пациентку?
– Чушь! – возмутился Спаситель. – Во-первых, она сама начала.
– Отлично! – фыркнул Джимини. – «Это не я, мадам, она сама!» А кто отвечает за контртрансфер?
Спаситель «чипнул» – он был зол на себя.
– Но это не самое главное, – не унимался Сверчок. – Что тебя больше всего-то гложет? Признавайся!
Спаситель поерзал и закашлялся, будто его одолела аллергия на пыль.
