– Ну-ну, не притворяйся! Ты боишься – вдруг ты такой же, как твой папаша, Красавчик Фефе с Мартиники, наплодивший семнадцать детишек, – такой же бабник, потаскун.
– То есть меня терзает страх оказаться неверным? – Теперь усмехнулся Спаситель. – К твоему сведению, я был верным мужем, и даже после смерти Изабель ни одна женщина не…
– Да-да, – перебил его Джимини. – А почему? Только потому, что ты чувствовал себя виноватым в том, что у жены была депрессия, что ты не смог ее спасти. Но вспомни, в шестнадцать лет в Фор-де-Франсе ты каждую неделю влюблялся в другую девицу, а в двадцать один год в Париже, вдали от родителей, так загулял, что не перешел на следующий курс и пришлось его повторять.
Спаситель снова зашелся кашлем – уж больно разыгралась аллергия. Он прислушался в надежде уловить хоть какие-нибудь звуки, кроме тиканья старинных часов. Но дом казался мертвым. Он встал и принялся ходить взад-вперед по приемной. Это помогло – в голове созрело несколько важных решений. Он продолжит работу с Бландиной, но видеться с ее матерью не будет. Самюэлю даст ПУСТУЮ коробку лексомила – пусть мадам Каэн думает, что сын принимает лекарство. С Вьенером, когда он пьян, разговаривать не станет. И не скажет Луизе о том, что произошло между ним и Марианной Дютийо.
– Луиза слишком уязвима, – объяснил он внутреннему голосу. – Ей изменил бывший муж, и она может подумать, что все повторяется сначала. Будет мучиться попусту.
– Ну да, ты хлопочешь о ее благе, – хихикнул Джимини. – Такой добренький.
Бим-бом, бим-бом… Часы пробили девять. Доктор Дюбюи опаздывала уже на полчаса.
– Издевательство, – сквозь зубы пробормотал Спаситель.
Он уехал из Клери-Сент-Андре с почти спокойной совестью, сэкономив к тому же 85 евро. Домой он зашел через сад и застал на веранде Жово – тот сидел в темноте, напротив выключенного телевизора.
– Свет меня утомляет, – сказал старый легионер.
Он восседал на кожаном диване и вел немую беседу со своим прошлым.
Спаситель поднимался в спальню, когда в кармане у него затрещал мобильник.
– Это доктор Дюбюи. Вы не пришли сегодня на консультацию.
– Э-э-э… Я не смог.
– Напоминаю вам, что пропущенный сеанс, если он не был отменен минимум за двое суток, должен быть оплачен.
– Да, конечно. Я пришлю вам чек.
Правильно говорит Жово: за грехи нужно платить.
* * *
Прошло десять дней, с тех пор как Самюэль побывал на концерте отца. Тогда он подумал, что жизнь его резко переменится. Но в Орлеане все пошло по-старому: его ждало ненаписанное сочинение по «Кандиду» Вольтера, мать цеплялась к нему еще хуже, чем раньше, а от отца – ничего, хотя он раз по двадцать в час проверял свой айфон и почтовый ящик. А ведь тогда в ресторане Вьенер сказал ему на прощание:
– Keep in touch
[15]. Я многое должен тебе сказать. Напишу из Квебека.
Самюэль записал номер отцовского мобильника под ревнивым взглядом Антуана и уже послал ему десяток эсэмэсок. Противно чувствовать себя обманутым и смешным.
– Да плевать ему на меня!
Во вторник в 9:45 Самюэль опять пришел к психологу.
– Мать теперь знает, что я докопался, кто мой отец, и ругает его без продыху – вот и все, чего я добился, – сказал он и вздохнул. – И что хуже всего, может, она и права.
Спаситель не мог решить, стоит ли говорить Самюэлю, что он тоже познакомился с Вьенером и тот стал его пациентом.
– Она рассказывает про него всякие гадости, – пробормотал Самюэль, глядя в пол.
– Какие гадости?
– Вроде как он бисексуал.
– Тебя это огорчает?
Самюэль поднял голову, посмотрел в глаза психологу и после недолгого молчания сказал:
– Да нет, мне все равно. Она еще твердит, что он не хотел ребенка, удрал, как только я родился, что он думает и говорит только о себе и вообще считает, что он пуп земли.
– Тогда, на ужине, он произвел на тебя сильное впечатление, – напомнил Спаситель, удивленный тем, как быстро идол слетел с пьедестала.
– Да, – согласился Самюэль. – Но все оказалось фуфлом. И никакой он не отец, отцы такими не бывают!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что! Я написал ему с полсотни эсэмэсок, – тут Самюэль слегка приврал, – а он ни разу не ответил.
– Он на гастролях, у него целыми днями репетиции и каждый вечер концерт.
– Это что, очень долго – настучать эсэмэс? Полминуты.
– Может быть, он еще не свыкся с тем, что у него есть сын.
– Но у него уже шестнадцать лет есть сын! – закричал Самюэль. – Почему вы его защищаете?
– Потому что любой обвиняемый имеет право на адвоката.
Спаситель крутанул кресло и уставился на «Странника над морем тумана». Повисла пауза.
– Мама спросит, выписали ли вы мне рецепт, – прервал молчание Самюэль.
– У меня нет рецептурных бланков, только именные. Я выпишу тебе лексомил.
– А что это такое?
– Успокоительное.
– Она захочет посмотреть на упаковку.
– Я тебе дам.
Он протянул Самюэлю бланк и коробку. Тот потряс ее и испуганно сказал:
– Но она же пустая! Мама сразу увидит.
– Ты не обязан показывать ей свои лекарства.
– Можно подумать, вы не видели мою мать! – Самюэль безнадежно махнул рукой. – Сами знаете, она роется в моих вещах.
Спаситель нехотя положил в коробку несколько блистеров с таблетками.
– Но обещай мне, Самюэль, что ты к ним не притронешься!
– Я буду аккуратно их выкидывать, четвертушку утром, четвертушку днем и половинку на ночь. Вот и всё. Я сказал маме, что должен приходить к вам регулярно, чтобы вы наблюдали за ходом лечения. Так что смогу продолжать терапию.
– Так-так-так…
Спаситель шел на большой риск. Но Самюэль при всей своей импульсивности был вполне уравновешенным подростком.
– Я тебе доверяю, – сказал психолог и выпрямился перед пациентом во весь свой богатырский рост.
Они пожали друг другу руки.
– Не спеши осуждать отца. – Сент-Ив заговорил обволакивающим голосом. – Дай ему время. Дай ему время…
И Самюэль расплылся в счастливой улыбке. Как ребенок, которому хочется верить в Деда Мороза.
– Я тоже хочу научиться на чем-нибудь играть, – сказал он с жаром. – Но не на пианино. Лучше на гитаре или на ударных.
– Прекрасная идея.
– Так хочется…
