Элла собралась с духом. На уроки она не пойдет, но и выйти из школы не может. Однако есть лазейка, есть тихая заводь – медицинский кабинет. Она вошла туда вскоре после того, как мадам Сандоз поговорила по телефону со Спасителем.
– Элла! – воскликнула она таким тоном, будто только ее и ждала.
Мадам Сандоз работала школьной медсестрой уже двадцать пять лет. Двадцать пять лет она отдавала детям душу и сердце, хотя своего ребенка под сердцем так и не выносила. Иногда, желая помочь, она действовала неуклюже, слишком прямолинейно и, понимая это, часто препоручала детей психологу. Это она направила к Спасителю Марго и Бландину Карре, Эллу Кюипенс, Самюэля Каэна и многих других.
– Бедная девочка! – запричитала она. – На тебе лица нет! Сейчас дам тебе кусочек сахара с мятной настойкой. – Это было любимое лекарство мадам Сандоз. – Спаситель мне всё рассказал.
– Всё… – пролепетала Элла.
– Да. Вот возьми и положи под язык… Ну и туфельки у тебя. – Мадам Сандоз поперхнулась – надо же! Такую глупость сморозила! – Знаю я этого Джимми, закомплексованный мальчонка. И девочек знаю, всех, что к тебе цепляются, – просто из зависти.
– Я не такая, как все, это их бесит, – оборвала Элла причитания медсестры.
Она посасывала пропитанный мятной настойкой сахарок, а ее отец в баре неподалеку допивал второй с утра стаканчик виски.
* * *
Начало школьных занятий давало о себе знать. Телефон Спасителя не умолкал, иногда звенел даже посреди консультации.
– Не обращайте внимания, месье Кермартен, у меня есть автоответчик. Вы хотели рассказать о своей жене?
– Да. Я ее очень люблю… то есть очень любил… Был с ней так счастлив! Между нами никогда ни облачка… И такое горе, такое горе. Когда она умерла, я плакал и сам чуть не умер. Да-да, спросите мою дочь. Я ХОТЕЛ УМЕРЕТЬ!
– Верю, верю. Вам было очень плохо.
– Очень!
– Но теперь вам уже лучше, и это нормально.
Месье Кермартен вскинул глаза к потолку.
– Ваша жена на вас не сердится за это.
– Она была ревнивой женщиной. – Кермартен сказал это шепотом, как будто по секрету.
– И вы думаете, Виолетта – ведь вашу жену звали так? – неодобрительно смотрит на то, что у вас появилась подруга…
– Но… она умерла, – в ужасе пролепетал Кермартен.
Спасителю вспомнился знаменитый стих Виктора Гюго: «Глаз был в могиле той и на него глядел»
[23]. Ревнивый взор Виолетты теперь сменили камеры на потолке.
– Да, ваша жена умерла, – подтвердил психолог. – Но когда тот, кого мы любим, – жена или ребенок – умирает, а мы остаемся в живых, мы чувствуем вину, и нам очень трудно позволить себе снова быть счастливыми. Я знаю это по себе.
– Вы кого-нибудь потеряли?..
– М-м-м…
– Жену?
Спаситель кивнул. Он был недоволен собой – разоткровенничался зачем-то.
– И у вас тоже был счастливый брак?
Спаситель покачал головой, и Кермартена прорвало. Все тем же доверительным тоном он рассказал психологу, что хотя Виолетта была образцовой женой, но характер у нее был ужасный, да-да! От этого признания на лбу у него выступили капли пота. Но потолок не обрушился.
– Знаете, что я думаю… Думаю, может, все это… ну, камеры и всё прочее… может, мне это мерещится?
– Вот как?
– Ну да, может, это мои фантазии?
– Может быть.
Кермартен обещал позвонить Спасителю, если соседи снова начнут его донимать, а на прощание сказал:
– Недаром я пришел именно к вам! Только увидел табличку: «Спаситель Сент-Ив, клинический психолог», так сразу и понял: «Кто носит такое имя, должен творить чудеса!»
Кермартен рассмеялся, Спаситель – тоже, но он вовсе не был уверен, что его пациент излечился. Вполне возможно, уже завтра он загремит в психиатрическую клинику с обострением паранойи. Но не исключено и другое: что он, совсем наоборот, женится на своей подруге и проживет еще двадцать лет в новом счастливом браке. Чем больше набирался Спаситель опыта, житейского и профессионального, тем больше убеждался: ничего-то он не знает.
– Элла?
– Вы уже знаете? – Она заговорила, еще не успев подхватить свою сумку и войти в кабинет.
– Ничего я не знаю.
– Не знаете, что я сегодня не пошла на уроки? Не может быть! Ведь мадам Сандоз всё рассказывает вам, а вы – ей!
– Вовсе не всё. Мы не так уж тесно связаны, – сказал Спаситель, но сразу понял, что полушутливый тон, устраивающий Бландину, с Эллой неуместен, и спросил с неподдельным участием: – Как у тебя дела?
– Опять будут ссоры с родителями… Мама…
Ее прервал стук в дверь кулака-колотушки.
– Ты просила их тоже прийти?
Элла потрясла головой – она совсем расстроилась и испугалась. Но теперь уже постучали в дверь кабинета. Спаситель встал, открыл – на пороге стоял…
– Месье Кюипенс?
Элла засунула ноги как можно глубже под стул и сердито воскликнула:
– Ты-то зачем явился?
– А что, нельзя? – спросил ее отец и глянул на Спасителя. От Камиля Кюипенса несло спиртным.
– Ты не возражаешь, чтобы папа остался тут? – спросил Спаситель у Эллы.
– А у меня есть выбор? – огрызнулась она.
– Конечно. Папа может подождать в приемной.
Камиль Кюипенс что-то невразумительно пробормотал про «несовершеннолетних».
– Пусть остается, – решила Элла. – Но я хочу знать, зачем он пришел.
Спаситель указал месье Кюипенсу на кушетку, тот сел, отдуваясь, как морж.
– Я пришел потому… Потому что, по-моему, с Эллой что-то не то, – сказал он, обращаясь к психологу. – А раз вы ее, так сказать, лечите…
– Я лечу пациентов не так, как доктора лечат грипп или ангину.
– Да знаю я, знаю. – Камиль ощетинился. – Но если от лечения нет толку…
– Откуда ты знаешь, есть толк или нет? – вспыхнула Элла, готовая вскочить и забыв о ботинках.
Ботинки как магнитом притянули взгляд Камиля.
– Вот я об этом и говорю, – сказал он дрогнувшим голосом. – Почему ты их носишь?
Элла поджала ноги.
– Мне так нравится.
– А мама тебе розовые кеды покупает, – так и прыснул Камиль и, вспомнив, какой видел дочку утром, сказал: – Тебе совсем не обязательно подражать сестре. Ты не такая, как она.
– А какая? – негромко, словно размышляя вслух, спросил Спаситель.
