Жово хлопнул его по плечу:
– Не стану я жить с этим старичьем. Не сердись. Пойду на улицу, там мне лучше.
Перед сном Спаситель постучался в комнату Лазаря. Сел к нему на кровать, прислонился спиной к стене и спросил:
– Помнишь, ты задал мне вопрос?
– Конечно.
– Я понимаю твои чувства – сам в детстве чувствовал то же самое. Ты начинаешь постигать, как устроена жизнь. Нет, мы не всегда делаем что хотим.
Он подумал о Габене. О Жово. И у него перехватило горло. Семья, которую он себе придумал, – и вот теперь терял.
– У меня сильные плечи, Лазарь, но, я тебе уже однажды сказал, я не всемогущ. Один-единственный раз в жизни я возомнил себя всемогущим и потерпел поражение. – Он не смог спасти от депрессии свою жену, маму Лазаря. – Я делаю не то, что хочу, а только то, что могу. Мы будем общаться с Жово и Габеном. Встречаться с ними, звать их в гости, будем думать о них, разговаривать по телефону.
– Но это совсем не то, как было раньше, – сказал Лазарь.
– А думаешь, ты сам такой же, как был год или два назад? Ты растешь, меняешься, проходишь разные испытания. Иногда отдаляешься от меня. Не меняется только одно: я твой папа и всегда тебя очень люблю.
* * *
– Пятница, тринадцатое число – это к счастью или к несчастью? – спросил Лазарь на другое утро за завтраком.
– Зависит от характера, оптимист ты или пессимист.
– Оптимист. Габен придет к нам в воскресенье?
– Наверняка. И Вьенера отпустят на выходные.
Спаситель звонил доктору Агопяну, и тот сказал, что никакой душевной болезни у Вьенера нет: ни пограничного расстройства личности, ни биполярного синдрома. Он просто «на грани психического срыва», но лечение идет успешно. Из его слов, в зависимости от характера, можно было заключить, что Вьенер либо через несколько недель возобновит выступления, либо до конца своих дней останется в психиатрической лечебнице.
В ту же пятницу вечером, в половине одиннадцатого, Спаситель лежал в постели и почитывал «Базовый невроз», как вдруг в спальню ворвался Лазарь с паническим криком:
– Война!
– Что такое?
– Папа, война! Внизу, по телевизору!
– А почему ты смотришь телевизор так поздно? Я же тебе запретил…
– Но, папа! Война! Я ходил на кухню попить и увидел! Да идем же скорее! Мне показал Жово!
Чем этот старый дурень забивает ребенку голову?! Спаситель в ярости вскочил. И как был, в трусах, напялив первую попавшуюся футболку, пошел за сыном. Лазарь весь дрожал и нес что-то несусветное. Посреди кухни стоял, держась за спинку стула, Жово.
– Что вы такое показали моему сыну? – накинулся на него Спаситель.
– Это не я, это ящик, – возразил Жово и указал на телевизор, продолжавший извергать в «уютный уголок» мешанину звуков. – Я смотрел фильм про войну, а когда началась любовная сцена, переключился на другой канал и попал на новости. Тут как раз и зашел малец. В Париже пальба, шеф. Я послал Лазаря сказать тебе.
– Пальба? – переспросил Спаситель и с отвращением подошел к телевизору. Уставился в него, пытаясь понять, что происходит.
По экрану бежала красная надпись:
СТРЕЛЬБА В ПАРИЖЕ. ЕСТЬ ЖЕРТВЫ
Экран светился золотистым цветом вечерних парижских улиц, и это было бы красиво, если бы не зловещие синие искры машин скорой помощи и черные фигуры в бронежилетах. Спаситель не часто бывал в столице, но когда-то он там учился и, услышав, что репортер сказал «бульвар Вольтер», понял, в каком квартале все происходило.
– Папа, это война? – спросил Лазарь, прижимаясь к отцу.
– Нет, это террористы, И-ГИ как его там, – ответил ему Жово.
– Тихо! – оборвал их Спаситель. Он увидел на экране статую Республики.
Именно там, около этой статуи, Габен назначил встречу Жилю Санга, своему виртуальному другу, – это было заметное место, которое легко найти приезжему. У Спасителя подкосились ноги, он сел на диван, не отрывая взгляда от экрана. Он старался понять, что говорит репортер, но никак не мог – мозг его словно отказывался понимать. Нападения, выстрелы, пояса со взрывчаткой, террасы кафе, стадион…
– Папа, папа! Они говорят «Батаклан»! – выкрикнул Лазарь. – Там же Габен! Там Габен! Его убьют!
– Нет, – машинально ответил Спаситель, – нет, они…
Террористы не вошли в концертный зал, хотел он сказать, но тут репортер как раз сообщил, что вошли.
– Папа, а где Габен? – плачущим голосом спросил Лазарь. – Пусть он вернется к нам.
Спаситель встрепенулся, схватил с дивана пульт и выключил телевизор. Поискал глазами Жово – тот куда-то исчез.
– Мой телефон наверху, пойду позвоню Габену, – сказал он решительно.
– Я с тобой, – тут же сказал Лазарь. Ему было страшно, как бы война не ворвалась к ним в дом.
Спаситель с трудом поднимался по лестнице, ноги будто налились свинцом. Его «нокия» лежала на тумбочке возле кровати. Габена он записал в контактах на букву «К» – «Класс!». «Ответь, ну ответь же!» – думал Спаситель, слушая гудки в трубке. И даже тихонько произнес вслух:
– Подойди к телефону!
Но дождался только автоответчика: Да, вы опять попали на мой клон. Оставлять ему сообщение не стоит – мы с ним не разговариваем.
Спаситель выругался, стал тереть себе лоб и глаза.
Он сам сказал Габену: «Живи своей жизнью», сам посоветовал: «Иди на концерт». Получается, сказал ему: «Иди на смерть». Нет-нет, он не позволит, чтобы эти мысли сковали его волю. Лазарь так и сыпал вопросами:
– Что же делать? Где он? Он живой?
– Успокойся! Мы не должны терять голову. – Спаситель взял сына за плечи. – Истерикой Габену не поможешь.
– Да, верно, – согласился Лазарь.
– Я оденусь. Ты тоже пойди надень носки и свитер.
Около лестницы они наткнулись на Жово, уже одетого в свое старое порыжевшее пальто.
– Телефон Габена не отвечает, – сказал ему Спаситель на ходу, направляясь опять к телевизору.
– Не надо ему звонить. Если он прячется, звонок его выдаст.
Спаситель похолодел от этих слов и обернулся.
– Вы зачем так оделись?
– Еду в Париж.
– В Париж? И что вы там собираетесь делать?
– Покоцаю их.
Спаситель ошеломленно посмотрел на старика: он говорил, что собирается прикончить террористов, и говорил так спокойно, будто это самое простое и естественное дело. Еще он заметил, что у Жово через плечо перекинута какая-то странная спортивная сумка.
– Что там?
