Спаситель дал ему тумака в плечо, но попытался искупить свое свинство по отношению к Луизе, пробурчав, что еду приготовит сам.
Машина Спасителя стояла на углу улицы Мюрлен и аллеи Пуансо. Он искал по всем карманам ключи и услышал, как Габен довольно громко сказал:
– Смотри-ка, Кен! Надо ему сказать, что ветеринарная клиника Барби находится не тут.
– Что-что?
Габенов трёп не всегда легко поддавался расшифровке. Но он мотнул головой в сторону дома номер 12 – там у дверей стоял молодой человек, прилизанный и одетый с иголочки, точь-в-точь жених Барби. Спаситель его окликнул:
– Сегодня с полудня до двух часов мой кабинет закрыт.
– Месье Сент-Ив – это вы?
При ближайшем рассмотрении молодой человек оказался мужчиной лет сорока, но с юношеской фигурой. Лицо его показалось Спасителю почему-то знакомым – где же он мог его видеть?
– Так что же, вы не можете меня принять?
– К сожалению, нет.
В досаде человек вдруг пнул дверь ногой, и этот капризный жест его выдал.
– Вы не месье Вьенер? – спросил Спаситель.
– Он самый, – отвечал посетитель, ничуть не удивленный тем, что его узнали.
– Я думал, вы уехали в Торонто.
Самюэль говорил, что у его отца гастроли в Канаде.
– Еду завтра, – сказал Вьенер, почти не разжимая губ. И по-балетному, легко и небрежно, спорхнул с крыльца.
Спаситель вспомнил слова своей старой няни: чтобы птичка не улетела, надо насыпать ей на хвост три крупинки соли.
– Я еду к одной пациентке в больницу.
Вьенер передернул плечами. Какое это имеет значение, раз не относится к нему!
– Но ради вас постараюсь освободиться к половине второго. – Спаситель подчеркнул интонацией «ради вас».
Вьенера так и подмывало ответить в духе капризной примадонны: «Теперь или никогда!»
Пока он колебался, Спаситель прибавил:
– Если вы не обедали, тут на углу есть приличное кафе.
Почему он так настойчив? Не хочет упустить птичку?
– В половине второго, – бросил Вьенер и, не оборачиваясь, пошел прочь. Как будто это он назначил встречу.
Спаситель промолчал, но у него чуть не сорвалось с губ: «Вот зараза!»
– Что нужно Кену? – спросил Габен уже в машине.
– Узнаю в половине второго.
Больше они не разговаривали до самой больницы Флёри, где их принял доктор Агопян.
– Вашей матери лучше, – сказал он Габену. – Она говорит о вас. Мы ее скоро выпишем.
На лице Габена полное равнодушие. Удивленный врач вопросительно посмотрел на Сент-Ива.
– Габен задумался, как он будет справляться с трудной ситуацией, – поспешил объяснить психолог. – Других родных в Орлеане, кроме матери, у него нет.
– Тем более он должен быть доволен, – неодобрительно сказал врач.
А Габена точно обухом по голове огрели. Много лет он жил вдвоем с матерью, чье поведение было совершенно непредсказуемо. Теперь он обрел прибежище на чердаке у Сент-Ива, но его опять собираются выдворить.
– У матери шизофрения, – чуть слышно сказал он.
– Кто это вам сказал? – возмутился врач.
– Одна сестра в отделении.
– Да? И с каких это пор медсестры ставят диагнозы?
– Так у нее шизофрения или нет?
– Все не так однозначно. Шизофрения или нет! Нам удалось стабилизировать состояние мадам Пупар, и она хорошо переносит лечение. Можете сами убедиться, если к ней зайдете. Она в 109-й палате.
Спаситель прикусил себе щеку, чтобы не вмешаться в разговор. По сути, доктор Агопян, конечно, прав, но к чему этот укоризненный тон?
Первым, что увидел Габен, войдя в палату, была обезьяна. Довольно страшная, со вздернутой губой и оскаленными зубами. И не одна. Везде по обезьяне: на стене, на столе, на кровати.
– Я занялась рисованием, – подала голос мадам Пупар.
Эрготерапевт
[5] посоветовал ей зарисовывать свои галлюцинации.
– Класс, – с трудом выдавил Габен.
– Добрый день, мадам Пупар! – Спаситель встал напротив стула больной.
– Эмили, – послышалось в ответ.
– Да, Эмили, добрый день. Вы помните меня? Я Спаситель. У вас получился прекрасный рисунок. И очень выразительный.
– Человек с обезьянкой уистити.
Взгляд Эмили где-то витал, голос звучал механически.
– Не очень-то она приветливая, – продолжал Спаситель. – Это скорее бабуин. Причем довольно злобный.
– Очень злобный, – подтвердила мадам Пупар и в первый раз посмотрела Спасителю в глаза.
Воспользовавшись этим, он повел головой в сторону, указав ей на сына.
– Габен… – произнесла она.
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй, Габен. Я… из-за лекарств… медленно соображаю.
Все трое помолчали.
– Рада тебя видеть. Сходим в кино, если хочешь.
– Э-э… не сейчас, – сказал Габен, переглянувшись со Спасителем.
– Да, не сейчас, – согласилась мадам Пупар. – Тут ведь больница. Тут есть только телевизор. В шестнадцать часов мы смотрим телевизор. – Она пыталась, как могла, поддерживать беседу. – Как у тебя дела в школе?
– Хорошо, – ответил Габен. – Я теперь обитаю в доме месье Сент-Ива.
– Как монах.
– Что? – опешил Габен.
– Обитаешь. Обитель. Монастырь. Монахи.
По части игры со словами мать определенно перещеголяла сына. Спаситель жестом подсказал Габену, что можно подвинуть бабуина и сесть на кровать, а сам опустился на табуретку. Он рассказал мадам Пупар, что Габен ночует у него, отлично ладит с его девятилетним сыном, иногда пропускает уроки в лицее, но старается подтянуться. Мадам Пупар, казалось, слушала, кивала, подавала односложные реплики: да, нет, а? о! А под конец сказала:
– Как хорошо, что вы о нем заботитесь. Ему повезло. – И, посмотрев на сына, прибавила: – Нет худа без добра.
Габену эти слова запали в душу.
На обратном пути Спаситель сообразил, что у него уже нет времени на обед.
– Извинишься за меня перед Луизой? – попросил он Габена.
– Легко. Скажу, что ты променял ее на Кена.
Подъезжая к дому, Спаситель увидел черный «мерседес», остановившийся перед парадным входом. Андре Вьенер вышел из машины, которая тут же уехала по улице Мюрлен. Вьенер уже взялся за дверной молоток, когда подоспел психолог.
