Мишель было скучно. Читать с утра до вечера она не любила, глазеть в окно ей быстро надоело. Желая скоротать время, что оставалось до обеда, она пересмотрела ветошь, хранившуюся в сундуках, в которые вчера заглянула лишь мельком. Снова внимательно изучила книжный стеллаж, наметив для себя программу на вечер: чтение еще одного авантюрного романа.
Посидела в кресле-качалке и даже поближе познакомилась с куклами, запихнув безрукие и безголовые игрушки на дно самого большого сундука.
– Какие же вы все-таки страшные, – не постеснялась высказаться она.
Подтащив табурет к стеллажу, потянулась к самой верхней полке, легко балансируя на носочках. В самом дальнем углу в ореоле припыленных кружев и алых лент сидела фарфоровая красавица.
– Иди-ка сюда. Посадим тебя пониже. – Кряхтя от напряжения, Мишель тянулась всем телом, впервые сокрушаясь, что она не дылда, как Флоранс, а хрупкая Дюймовочка. Наконец к вящей радости ей удалось ухватиться кончиками пальцев за тонкую, как паутинка, оборку пышной юбки. Мишель потянула куклу на себя и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда на пол возле табурета приземлилось что-то темное и увесистое.
Дунув на прядь, выбившуюся из собранного впопыхах пучка и теперь назойливо лезущую на глаза, пленница присела на корточки перед потрепанной, видавшей виды книгой в растрескавшемся кожаном переплете.
Не сдержавшись, чихнула и, быстро смахнув серую дымку пыли, пролистала находку. Ей оказался чей-то дневник, страницы которого были сплошь исписаны аккуратным убористым почерком.
Мишель разложила дневник у себя на коленях, открыв его примерно на середине, и вздрогнула, прочитав первые строки, темневшие на пожелтевшей странице:
«Уже три месяца я не вижу белого света. Даген – монстр. Чудовище. В Блэкстоуне он господин и бог. А я ему больше не жена. Теперь я его пленница. Рабыня. Я чувствую… Нет, точно знаю! С рождением ребенка моя жизнь кончится… Даген меня убьет».
Мишель вскочила, как от удара хлыстом, больно врезавшимся в охваченное страхом сознание. Отпрянула, будто только что держала у себя на коленях свернувшуюся кольцом змею, которая ее едва не ужалила.
Несколько мгновений пленница стояла, вслушиваясь в быстрые, рваные удары сердца. Потом, справившись с волнением, опустилась на колени, глядя на раскрытые страницы чьей-то страшной исповеди.
После беглого прочтения первых страниц Мишель уже знала, чей дневник случайно попал ей в руки. Более века назад его вела миссис Айра-Каролина Донеган, в девичестве Фоулз. По примерным подсчетам пленницы, покойная хозяйка Блэкстоуна могла приходиться прапрабабкой теперешнему молодому поколению Донеганов: первые записи были сделаны в 1735 году, когда юная мисс Фоулз познакомилась с двадцатитрехлетним красавцем Дагеном Донеганом родом из далекой Эйландрии. Плантатором и коннозаводчиком, то ли выкупившим земли, на которых впоследствии был возведен Блэкстоун, то ли выигравшим их в карты.
Мишель знала, в те времена, да и сейчас порой тоже случалось, мужчины, опьяненные азартом и виски, могли запросто спустить за ночь целые состояния. Земли, дома, рабов – во хмелю и не с таким расставались. Бывало, проигрывали даже дочерей. Рабынь – еще куда ни шло. Но чтобы отдать какому-нибудь прощелыге собственного ребенка… У Мишель в голове не укладывалось, как можно совершить подобное. Она невольно порадовалась, что ее отец был равнодушен как к азартным играм, так и к крепким напиткам.
Пробежавшись взглядом по первым страницам, пленница пришла к выводу, что прошлое у Дагена Донегана было темное. Впрочем, юную красавицу Каролину, без памяти влюбившуюся в коннозаводчика, не заботило его прошлое. Только будущее, которое, она надеялась, когда-нибудь у них станет общим.
– Донадеялась, – проворчала Мишель, борясь с желанием разорвать исписанные листы на мелкие клочки.
Она злилась. Злилась на аккуратные округлые бусины-буквы, складывавшиеся в восторженные, пропитанные эйфорией и девичьей влюбленностью слова. Те в свою очередь тянулись друг за другом, словно вагоны бесконечно длинного поезда вроде того, на котором она так и не добралась до Доргрина.
Мишель боялась признаться, что злится не на восемнадцатилетнюю глупышку со страниц дневника, а на саму себя. Ведь всего каких-то несколько дней назад она была такой же Айрой-Каролиной Фоулз, смыслом жизни которой было поскорее выскочить замуж за Донегана.
– Какая же дурочка! – Пленница в сердцах захлопнула старый томик.
Вовремя. В дверь постучали, и Мишель поспешила сунуть дневник под матрас, после чего расправила покрывало, ажурной оборкой стекавшее по ножкам кровати.
– Мисс Мишель, ванна готова, – раздался голос «утренней» служанки, приглушаемый толстой створкой.
– Я же сказала, что не буду купаться! – Щеки девушки полыхнули румянцем, стоило ей представить, как она раздевается перед Галеном.
Непослушными пальцами расстегивает похожие на горошины пуговицы платья, ослабляет шнуровку корсета, чувствуя, как взглядом Донеган помогает ей избавиться и от всего остального: нижних юбок, тоненькой сорочки… панталон.
– Никуда я отсюда не выйду!
– Господин уехал и сказал, что ванная комната в вашем распоряжении.
Поколебавшись с мгновение, Мишель настороженно спросила:
– Уехал куда?
– Навестить… мисс Флоранс. – Рабыня явно чувствовала себя неловко.
Сосредоточенно кусая губы, пленница принялась тихонько бормотать:
– Флоранс его сразу не отпустит. Никогда не отпускала. Уговорит остаться на обед, а может, даже на ужин. А сейчас ведь только полдень…
Мишель сомневалась, не зная, как поступить. Искушение сменить обстановку хотя бы на один короткий час не отпускало. К тому же – мысленно напомнила самой себе – Кейран тоже убрался, хорошо бы к демонам, а тело у нее по-прежнему все зудело. И при мысли о горячей воде, сдобренной ароматной солью, зуд этот становился невыносимым.
– Ванная комната запирается, – словно прочитав мысли «гостьи», мотыльками, пойманными в сачок, бившиеся о пленившую их сеть, обнадежила служанка.
Оглянувшись на кровать, под матрасом которой пряталась исповедь одной из бывших миссис Донеган, Мишель рванула на себя дверь со словами:
– Ладно. Но мне так и не принесли мои платья. Хочу темно-зеленое муаровое с воротником-стойкой. Помнится, я брала его с собой…
Рабыня несмело оглянулась на спускавшуюся за ней «гостью».
– Господин сам подобрал для вас наряд. Это было единственное его условие. Он хочет видеть вас в нем за ужином.
Мишель скрипнула от досады зубами, но вслух ничего не сказала, решив, что сначала посмотрит на выбранное Донеганом платье, а потом уже, если что, будет высказывать возмущение.
В ванную комнату она влюбилась с первого взгляда и даже невольно заулыбалась, вдохнув яркий лавандовый, смешанный с лимонной горчинкой аромат, что источала пена, воздушной каймой укрывшая воду в золоченой ванне. С инкрустациями из позолоты были и туалетный столик, и светильники на стенах, затянутых мятного цвета шелком. Им в тон была обивка кресел и шторы с пышными ламбрекенами, частично закрывавшие высокие окна. Мишель немного смутилась, заметив, что ванна расположена в углублении, выложенном зеркальными прямоугольниками. Но убедившись, что дверь и вправду закрывается на щеколду, а значит, любоваться своими многочисленными отражениями во время купания будет только она одна, немного расслабилась и поблагодарила рабыню.
