От последней мысли легче не стало. И Гален, слепо влюбленный Гален, надумай мистер Сагерт от нее избавиться, не поможет и не защитит. Это Мишель, к своему ужасу, понимала.
Проворочавшись в кровати до глубокой ночи, но так и не сумев уснуть, она достала из-под матраса дневник. Раскрыла на странице, уголок которой был загнут, и пожелала себе терпения, уговаривая себя не злиться на глупышку Каролину, самой страшной ошибкой которой стала свадьба с Дагеном Донеганом. Перед глазами мелькали строки – каждая горчила сильнее дрянного пойла из батата и кукурузы, которое местная беднота принимала за кофе и которое Мишель имела неосторожность один раз попробовать. Она впитывала в себя слова, пила их, все больше мрачнея и из последних сил сдерживая искушение разорвать дневник в клочья. Хотя с куда большим удовольствием разорвала бы сейчас на клочки, будь он жив, Дагена Донегана.
Злость на Каролину, в которой видела саму себя, постепенно утихла. Осталась ненависть. Ненависть и презрение к первому хозяину этого поместья. А также боль – отголоски той, которой сочилась, будто кровь из раны, каждая строчка:
«Я часто вспоминаю наше с мужем свадебное путешествие в Дальвинию. Время, когда я была счастлива. Желанна и любима. По крайней мере, мне тогда так казалось… В то светлое время я даже представить себе не могла, что когда-нибудь все станет по-другому. С возвращением домой Даген изменился. Стал другим.
Иногда мне кажется, что мой жених и мой муж – два совершенно разных человека. Я пытаюсь отыскать в чертах Дагена Донегана мужчину, которого полюбила, а вижу животное.
В Блэкстоуне он совсем другой. Жесток со слугами, черств со мной. Я боюсь наших моментов близости – каждый раз он причиняет мне боль. И ругает за то, что никак не могу зачать ребенка.
Не знаю, от страха или от отчаяния, а может, просто чтобы ненадолго сбежать из дома, где мне все чуждо, я стала тайком посещать живущую на болотах целительницу. Ниэби. Лугару. Даген ненавидит волков. Всех без исключения. И если узнает, что я обратилась за помощью к оборотню… Но, если я не подарю ему наследника, меня он возненавидит сильнее любого волка.
Он ранит меня изменами. Берет рабынь, где и когда ему вздумается. Недавно я застала его со своей служанкой в своей собственной спальне. Не сдержалась – упрекнула. Еще долго щека потом ныла от пощечины, а сердце – от злых слов и оскорблений. Он считает, я сама виновата в том, что он вынужден искать удовольствия на стороне.
В последнее время он обвиняет меня во всем, в своих проблемах и поражениях.
Мне кажется, я его больше не люблю. А иногда – что ненавижу. Разве можно любить чудовище? Даген убил во мне это чувство. И каждый день убивает меня, превращая в покорную, безвольную куклу.
Я начинаю терять себя…
Он делает из своей жены еще одну рабыню.
Теперь понимаю, что женился он на мне только из корысти. Из-за моего наследства. Жаль, прозрение это пришло слишком поздно.
Единственный, кто понимает меня, чувствует мою боль и помогает унять ее хотя бы ненадолго, – это Мару. Пусть он лугару, ненавистный для Донегана и многих других плантаторов. Но только не для меня. Сегодня я снова убегу к Ниэби и буду умолять Всевышнего… снова увидеться с Мару…»
Глава 11
Колдун Тафари вел жизнь отшельника, избрав для своего уединения болотистые окрестности «Белой магнолии». Артур Рутледж, владелец обширной сахарной плантации, а также гордый хозяин роскошного, обсаженного магнолиями особняка, и рад был бы избавиться от такого соседа, но опасался связываться с бокором
[2] и повторять ошибки отца. Тот в свое время приложил немало усилий, чтобы выжить из этих заболоченных краев колдуна, но сошел с ума и застрелился прямо на глазах у своего малолетнего сына.
Та же участь постигла и бывшего хозяина Тафари: старик лишился рассудка и добровольно (якобы) распрощался с жизнью, прежде даровав молодому рабу из Каррики свободу. С тех пор прошло немало лет, но о «внушающем безумие» – вот что значило имя бокора в переводе с его родного языка – до сих пор вспоминали с трепетом и тут же спешили осенить себя святым знамением.
Сам колдун сторонился людей и был не рад, когда кто-нибудь из местных просил его о помощи. Впрочем, Тафари не на что было жаловаться – гости к нему наведывались нечасто. Юные девицы предпочитали обращаться со своими проблемами к Мари Лафо. Набожные матроны приходили в ужас от одной только мысли воспользоваться магией и во всех своих несчастьях предпочитали полагаться на милость Всевышнего. Ну а джентльменам гордость претила марать подошвы о пол убогой лачуги, которую окружали черные зеркала болот.
Сагерт Донеган не считал себя гордецом и уже давно понял, что колдуны Нью-Фэйтона и его окрестностей могут быть очень полезны. Надо только уметь находить с ними общий язык. Быть учтивым, а главное, щедрым. Тафари, поначалу относившийся к королю хлопка с настороженностью и даже враждебно, со временем привык к его визитам и благосклонно принимал подношения Донегана.
Добраться до жилища колдуна можно было только на лодке. Погруженный в тревожные размышления, Сагерт рассеянно вслушивался в плеск воды, зловонными брызгами рассыпавшейся от взмахов весел Дугала, его верного слуги.
Болота призраков… Мужчина усмехнулся своим мыслям. Лучшего названия для этих мест сложно было придумать. За минувшие века эта сине-черная вода приняла в себя столько душ лугару, рабов и даже белых, что он бы не удивился, если из зарослей осоки вдруг начало бы пробиваться потустороннее свечение и размытая белесая фигура медленно поплыла бы к ним.
Однако единственные, кто сейчас был не прочь к ним подплыть, а если повезет, то и закусить полуночными путниками, – были аллигаторы. Вот только их что-то останавливало. Быть может, отпугивало трепещущее над древками факелов пламя, от которого по темной глади болота стелились мутно-желтые дорожки. Или же присутствие в лодке хищника пугало… В Сагерте Донегане хозяева болот чувствовали существо еще более опасное, жестокое и кровожадное, чем они сами, а потому благоразумно отплывали от лодки подальше. Прятались за торчащими из воды корягами, укрывались за выступавшими над блестящей кромкой корнями старых кипарисов, с ветвей которых неряшливо свисали седые бороды ирсайского мха.
Люди старались избегать этих гнилых топей, кишащих аллигаторами, ядовитыми змеями и комарьем. Именно потому болота так полюбились Тафари, и именно потому из всех колдунов графства Сагерт Донеган выбрал его. Будучи уверенным, что каждая их встреча сохранится в тайне. Отшельнику попросту не с кем было здесь сплетничать.
А еще потому, что в сложившихся обстоятельствах Тафари был для него предпочтительнее всех. Сагерту нужен был колдун, способный влиять на человеческий разум и перекраивать тот по своему желанию.
В окнах хижины мелькали отблески света. Когда лодка причалила к илистому берегу, дверь в жилище бокора распахнулась, и в тусклом проеме показалась высокая худосочная фигура.
