Осмотрелась, надеясь отыскать взглядом Кейрана, но не увидела ни его, ни других жителей деревни. Лишь одна пожилая волчица неподвижно сидела возле костра, и Мишель, ощущая, как ночная прохлада впивается в обнаженные плечи, направилась к огню. Под ногой чуть слышно хрустнула ветка – лугару обернулась. Морщинистое лицо, напоминавшее вырезанную из красного дерева маску, осветилось улыбкой, и черты лица женщины сразу смягчились.
– Садись и грейся, – сказала она, немного растягивая слова.
Мишель мысленно порадовалась, что лугару знает ее язык, а значит, ей будет с кем поговорить до появления Кейрана.
Неловко потоптавшись возле женщины, она все же опустилась на мягкую медвежью шкуру и проговорила тихо:
– Простите, должно быть, я заняла ваше место. – Она оглянулась на сложенную из тонких гибких стволов хижину, сверху покрытую корой и смешанной с хворостом глиной.
– Ты на своем месте, – серьезно заявила женщина, после чего подхватила с земли и протянула гостье плошку. – Пей. Согреешься быстро.
Питье оказалось горьким и крепким, но, памятуя о том, что отказ лугару могут расценить как оскорбление, Мишель послушно сделала несколько глотков, чувствуя, как снова начинает хмелеть. Костер уже почти догорел: пламя не тянулось к небу, стремясь коснуться звезд, – пугливо стелилось по земле, постепенно теряясь в алой от жара золе. И тем не менее Мишель сразу согрелась и даже почувствовала себя бодрее.
– А где Кейран? – вглядываясь в угловатые очертания хижин, чернеющих во тьме, шепотом спросила она.
– С шаманом. Разбираются, – коротко ответила лугару и снова замолчала, чтобы спустя минуту, медленно выговаривая, добавить: – Ищут ответы. Спрашивают у духов. О тьме, что лежит на тебе.
После слов лугару Мишель начало казаться, что она чувствует эту тьму в себе. Она обхватила плечи руками. Только согрелась, и вот холод мерзкими насекомыми ползет по коже, заставляя дрожать и ежиться.
Пламя продолжало гаснуть, бликами играя на изрезанном морщинами лице женщины, путаясь в ее толстой седой косе.
– Тебе больно. Ты страдаешь, – задумчиво произнесла она, не сводя с затухающего костра взгляда. – И он мучается вместе с тобой.
– Он?
– Этот мальчик. Он нашел тебя, но понимает, что скоро потеряет.
– Потому что я невеста его брата, – с горечью отозвалась Мишель.
Но лугару ее как будто и не услышала, по крайней мере, никак не отреагировала на слабый шепот. Сидела, глубоко погруженная в свои мысли, и продолжала бормотать:
– Волки другие. Не такие, как вы. Чувствуют свою пару, и если уж находят – не отпускают. Отпустить или потерять для нас – значит лишиться половины своей души.
– Хотите сказать… я для Кейрана – что половинка души? – Мишель взволнованно выдохнула: – А он для меня…
– Ты и сама все знаешь, девочка. Здесь. – Развернувшись, волчица приложила сухую морщинистую ладонь к ее груди, слыша, как сердце под ней начинает биться быстрее. – И он знает. Но продолжает себя обманывать. Зачем – непонятно.
– Из-за своей семьи, – шепотом ответила Мишель. – Ведь если я не выйду замуж за Галена…
Лугару не стала ее слушать. Перебила, снова чему-то усмехнувшись:
– Глупые они. Все Донеганы. Не понимают, что они такие же, как ты.
– Как я? – недоуменно переспросила Мишель.
– Жертвы и слепцы.
– Мишель!
Она обернулась, не зная, то ли ей плакать, то ли смеяться. После слов лугару тянуло на слезы, а при виде Кейрана вдруг захотелось улыбаться.
Наверное, всему виной дурацкое пойло, задурившее ей голову и перемешавшее все чувства.
– Тебе не следовало вставать. – Кейран приблизился и протянул ей руку. – Пойдем.
– Мне нужно домой, – снова заволновалась похищенная невеста. – Там родители, и Адану наверняка достанется. Лиззи не уснет…
– Домой я отвезу тебя завтра, – проговорил Кейран мягким, но не терпящим возражений голосом. – Нам придется задержаться здесь до утра.
Мишель послушно кивнула и обернулась, чтобы попрощаться:
– Доброй ночи. И… извините, – сказала, замявшись, уверенная, что заняла хижину этой пожилой женщины, и оттого вновь чувствовавшая себя неловко.
А может, от прикосновений Донегана. Она и правда дышать переставала, когда он до нее дотрагивался. Вот и сейчас задержала дыхание, следуя за тем, кто незаметно стал не просто частью ее души – стал всей ее душой.
– Кто эта женщина? – спросила Мишель, забираясь в хижину, узкий проход в которую закрывала выгоревшая на солнце рыжая с проплешинами шкура.
– Аяша. Местная юродивая.
Внутри и одному было не развернуться, а уж вдвоем и вовсе было тесно. Мишель опустилась на колени, мысленно кляня свою пышную юбку.
– Мне она не показалась сумасшедшей.
– Но таковой ее считает все племя, – хмыкнул Кейран и предложил: – Давай помогу расшнуровать корсет, пока ты в нем не задохнулась.
Поколебавшись с мгновение, Мишель все же повернулась к Донегану спиной.
– Я бы и сама могла…
– Зачем сама, когда у тебя есть я? – пошутил он негромко, и Мишель уловила в его голосе легкую хрипотцу, какая появляется спросонья или от сильной усталости.
– Ты протрезвел, – заметила она, ерзая на месте от волнения.
А не волноваться, когда он так близко, не получалось.
– После такой-то скачки, – фыркнул Донеган, присаживаясь рядом, и с иронией добавил: – А вот ты, малышка, продолжаешь хмелеть.
Даже не оборачиваясь, Мишель знала, что он улыбается.
– Я пыталась согреться! – фальшиво возмутилась она, пряча руки на груди. – И вообще, ты говорил, что лугару не принимают отказов.
– Это так, – согласился Кейран, медленно в полутьме расстегивая крошечные крючки, протянувшиеся по всему корсажу. Следовало справиться сначала с ними, чтобы добраться до тугой шнуровки корсета.
Мишель честно пыталась расслабиться и снова ловила себя на мысли, что перестает дышать, когда он до нее дотрагивается.
– Получилось что-нибудь выяснить?
– Шиай, их жрец, молится духам, надеется получить от них ответы. Он выгнал меня, – весело признался Кейран. – Сказал, что я только путаюсь под ногами и отвлекаю его от общения с праотцами. И что лучше бы мне позаботиться о своей «бледнолицей спутнице».
Мишель хихикнула, а про себя отметила, что жрец правильно сделал, отправив Кейрана к ней.
– Что, если духи ему не ответят?
– Тогда отправлюсь к Тафари. Хотя если это он с тобой такое вытворяет, – голос Кейрана стал ледяным и жестким, по крайней мере, у Мишель от него мороз побежал по коже, – ведь не признается же! Впрочем, завтрашней ночью, когда я к нему нагряну, уверен, он будет посговорчивее.
