Глава 5
Прощание вышло быстрым и каким-то скомканным. Мишель стояла на перроне, держа в руках маленький саквояж, и чувствовала, как сердце в груди – нет, уже не болит – индевеет, чтобы в скором времени превратиться в ледышку, а потом разбиться вдребезги. На тысячи мелких осколков, которые будет невозможно собрать и склеить.
Ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Разве могла она уехать? Сейчас, когда наступал переломный момент не только в ее судьбе, но и в судьбе Галена. Мишель не переставала верить, что дороги их жизней в будущем обязательно пересекутся, но, кажется, с последним поцелуем матери и прощальной улыбкой отца вера ее оставила.
А следом ушла и надежда.
Шумные потоки людей, точно беспокойные воды Мэйфи – илистой реки, разделявшей владения Беланже и О’Фарреллов, огибали их, ни на секунду не замедляя своего движения. Пассажиры спешили исчезнуть в темных зевах вагонов, поторапливаемые гудками готовящегося к отправке поезда.
– Мы будем скучать, милая. – Аделис трепетно сжала руку дочери в своей, после чего вложила в раскрытую ладонь, оттененную кружевом митенки, конверт с письмом, предназначенным для дяди Эмерона. В который раз напомнила о том, чтобы Мишель не забывала им писать, рассказывала о любой мелочи, что покажется ей достойной внимания и интересной.
«Другими словами, ни о чем», – угрюмо заключила про себя Мишель, представляя однообразные дни в обществе родственников.
Даже после того как в сердце погас последний лучик надежды, она продолжала скользить взглядом по безликой массе людей, топтавшихся на перроне. А поднявшись по ступенькам, перед тем как скрыться в вагоне, не сдержалась и обернулась.
Выхватила из толпы улыбающиеся, немного грустные лица отца и матери, зевающего во весь рот Бернса – слуги, озаботившегося судьбой дорожного сундука, уже дожидавшегося ее в купе. Чуть поодаль Мишель заметила какого-то верзилу, энергично размахивающего шляпой, и пышнотелую даму в ядовито-зеленом капоре, держащую на руках крикливый сверток – младенца. А за ней тенью двигался…
Мишель вздрогнула, растерянно моргнула. На какой-то миг ей почудилось, будто в толпе мелькнула высокая фигура Галена. Но видение, наверняка спровоцированное желанием еще хотя бы раз встретиться с любимым, тут же рассеялось. Молодого человека нигде видно не было.
Ее попросили не задерживаться и не задерживать пассажиров, что поднимались следом. Печально вздохнув, Мишель из тамбура направилась в свое купе. Уронив саквояж на стеганое сиденье, приникла к окну. И пока махала родителям и даже, кажется, им улыбалась, пожирала глазами перрон, выискивая среди сонма незнакомых лиц то единственное, что было для нее всем.
Колдунья сказала, она станет для Галена воздухом, смыслом его жизни. Пока же Гален наполнял смыслом только ее собственное существование.
А без него и жизнь будет не в радость.
Мягкий толчок, поезд тронулся, стремительно набирая скорость. До боли закусив губу, чтобы не расплакаться (сидящий напротив мужчина и так бесцеремонно ее разглядывал, нечего привлекать к себе еще большее внимание), Мишель рухнула на сиденье. Прикрыла глаза, чувствуя, как одна непрошеная слезинка все же сползла по щеке.
– Вот, держите. – Настырный сосед зачем-то протянул ей платок.
Она шмыгнула носом и изобразила нечто, лишь отдаленно напоминающее благодарную улыбку.
Выдавила из себя:
– Спасибо. – И неловко скомкала платок, из-под опущенных ресниц украдкой разглядывая незнакомца.
Средних лет, коренастый, в сером костюме в клетку и широком галстуке, темневшем на фоне кипенно-белой рубашки. Было в чертах его лица что-то неуловимо знакомое. В низком хрипловатом голосе. Наверняка тот еще любитель табака.
– Мы с вами раньше не встречались? – помимо воли вырвались слова.
Мишель мысленно прикрикнула на себя. Матушка пришла бы в ужас, услыхав столь бесцеремонный вопрос, прозвучавший из уст юной леди.
– Я бы такую красавицу точно запомнил, – усмехнулся в смоляные усы мужчина, и Мишель невольно поежилась под его тяжелым липким взглядом.
Стала мысленно прикидывать, как долго ей придется изнывать в компании этого нахального джентльмена, продолжавшего бесцеремонно на нее смотреть, и поерзала на сиденье.
Ерзала Мишель аж до следующей станции и едва не вскрикнула от радости, когда незнакомец, нацепив на голову широкополую соломенную шляпу (только сейчас она заметила, что путешествует он налегке), поднялся.
Хотела уже с ним попрощаться, когда мужчина огорошил ее словами:
– Нам пора, мисс.
– Пора… куда? – Мишель настолько опешила, что даже не сообразила, что ее тянут за руку.
– Домой к хозяину, – хищно осклабился пассажир.
Теперь он казался Мишель еще более неприятным. Отталкивающим, опасным.
– Что вы несете?! К какому… – Восклицание оборвалось, сменившись сдавленным всхлипом.
Незнакомец резко притянул девушку к себе, сорвал мешочек-кулон с землей Лафлера, длинный шнурок которого в несколько раз овивал тонкое девичье запястье. Мишель опомниться не успела, как его заменил новый. Такой же крохотный, полный напитанной древней силой земли.
Чужой земли.
Беланже поняла это по неприятной дрожи, прокатившейся по телу. По тошнотворному ощущению, тугим комком застрявшему в горле.
Пыталась стянуть с себя нежеланный подарок, но пальцы не слушались. Как и ноги, которые теперь казались ватными, а язык и вовсе не желал шевелиться, казалось, намертво прилип к небу.
– Вот вы и познакомились с магией того места, которое вскоре станет вашим временным пристанищем. А может, и постоянным. – Мужчина заботливо поправил витой шнурок на запястье пленницы и сказал: – Пойдемте, мисс. Экипаж уже ждет нас. А мой заказчик ждет свой подарок, – рассмеялся собственной шутке и щелкнул пальцами.
Умирая от страха и паники, взывая в мыслях о помощи, Мишель, словно дергаемая за ниточки марионетка, покорно последовала за своим похитителем.
Все, что происходило дальше вплоть до самого вечера, сохранилось в памяти урывками. Будто во сне, не чувствуя собственного тела, с помощью незнакомца она забралась в коляску. Сидела смирно, не способная ни слово вымолвить, ни пошевелиться. Кусая в панике губы, молча следила за тем, как здоровяк-раб, выше их Бернса аж на целых полфута, пробираясь сквозь движущуюся навстречу живую массу, точно пушинку несет на плече ее дорожный сундук.
При виде слуги, торопящегося занять место на козлах, на Мишель нахлынула новая волна отчаяния. Где это видано – похищать девушку, да не какую-нибудь бродяжку, а высокородную леди, средь бела дня! Кому она могла понадобиться? Зачем?!
В Анделиане никого и никогда не похищали. Чужие рабы считались неприкосновенными. К белым голодранцам, как пренебрежительно отзывались на Юге о простых горожанах и фермерах, не владеющих обширными участками земли, относились ровно с той долей уважения, какое они заслуживали. Никому и в голову не могло прийти словом или взглядом оскорбить фермерскую дочку или обидеть приказчицу бакалейной лавки. А уж местную аристократию, к коей принадлежала семья Мишель, и вовсе боготворили. И к дочерям плантаторов испытывали трепетное почтение.
