Как-то раз Гете уговорил герцога пригласить в веймарский театр знаменитую актрису Корону Шретер. Он написал пьесу «Ифигения». Когда пьесу играли при дворе, роль Ифигении исполняла Корона Шретер, а роль Ореста – сам Гете. По мнению публики, столь эффектной пары на сцене еще не бывало. Фрау фон Штейн, видимо, решила, что красивая и умная актриса может увести у нее поклонника, и, желая удержать Гете, стала его любовницей. Следующие четыре или пять лет пара наслаждалась счастьем.
4
Сценой Гете увлекался с ранней юности. Бабушка устроила для него кукольный театр, и мальчик исполнял перед восхищенной детворой и взрослыми пьесы собственного сочинения. В Веймаре в моду вошли любительские спектакли. Гете был отличным приобретением для герцогского театра. В труппу входили члены герцогского семейства, несколько способных придворных и одна-две профессиональные актрисы. Труппа выступала не только в Веймаре, но и в усадьбах соседей-вельмож. Декорации и реквизит грузили на мулов, актеры ехали верхом. За представлением – на открытом воздухе или в зале дворца – следовал ужин, а потом актеры отправлялись домой. Наверное, эти волнующие поездки, веселая суета напомнили Гете о намерении создать роман, который он, как говорят, начал писать еще во Франкфурте. В дневнике он впервые упоминается в 1779 году. Роман должен был называться «Театральное призвание Вильгельма Мейстера». Писать его Гете начал лишь два года спустя. Схема, которую он избрал, довольно стара – думаю, ровесница «Сатирикона» Петрония – и популярна. В Европе она вошла в моду благодаря испанскому плутовскому роману. Ею успешно пользовались Лесаж в романе «Жиль Блаз», Генри Филдинг в «Истории Тома Джонса», Смоллетт в «Путешествии Хамфри Клинкера». Суть ее в том, чтобы выгнать героя из дому и заставить бродить по градам и весям, переживая превратности судьбы, а под конец женить на красивой девушке с хорошим приданым. Преимущество такой схемы состоит в том, что автору легко вводить новых персонажей, подвергать героев более или менее опасным приключениям и благодаря множеству событий привлекать и удерживать внимание читателя. Роман задумывался в двенадцати книгах. Гете написал первую, затем, после двухлетнего перерыва, вторую и третью. Дальше из-под его пера выходило по книге в год – и так до шестой. Странный способ писать романы. Большинство авторов, сочиняя беллетристическое произведение, так погружаются в работу, что ни о чем другом думать не способны, и если приходится от усталости отложить на сегодня перо, им невтерпеж дожидаться следующего дня, чтобы снова приняться за дело – ведь время уходит! Гете же явно умел после годового перерыва не потерять нить повествования, словно он оторвался от работы всего несколько часов назад. И вот глава идет за главой плавным чередом, и кажется, будто вся история уже давно у автора в голове и, чтобы ее извлечь, нужны лишь усилия памяти.
Большинство театров в Германии в те времена были придворными. Для угождения публике, жаждущей одних только развлечений, управляющим приходилось добывать оперы, фарсы и драмы. Когда Гете взялся писать роман, он имел в виду одну мысль, очень в то время популярную: театр должен служить средством просвещения народа и потому важен для немецкой культуры. Главному герою книги Вильгельму Мейстеру после всяческих превратностей судьбы предстояло стать во главе театра и в качестве актера и драматурга создавать прекрасный национальный театр и писать пьесы, которые вознесут драматическое искусство его родины на одну ступень с английской и французской драмой.
Через какое-то время Гете начал тяготиться своим положением. Придворные церемонии и визиты с герцогом к другим правителям потеряли для него тот блеск, которым раньше их наделяли его мечты.
Светский круг Веймара, казавшийся молодому Гете столь блестящим, побуждавший его к умственной деятельности, теперь виделся убогим и провинциальным. Служебные обязанности стали обузой. Гете полюбил Шарлотту тридцатитрехлетней; теперь ей было за сорок, сорок три, если говорить точно. Это уже не романтическая связь с великосветской дамой, а лишь привычка, о которой все знают и с которой все смирились, привычка с пресным вкусом семейной жизни. Во фрау Штейн было что-то от наставницы. Она отшлифовала манеры Гете, ввела его в новый для него мир. Сделала из поэта придворного кавалера. Стихи, которые он ей писал, полны нежности и ласки, но говорят скорее об уважении и восхищении, нежели о бурной страсти.
Настал миг, когда Гете понял: нужно уехать, чего бы это ни стоило. Однажды в три часа ночи с ранцем и дорожной сумкой, в сопровождении слуги Гете под именем Иоганна Филиппа Мюллера, лейпцигского торговца, выехал в Италию. Шарлотте он не сказал ни слова.
Отсутствовал он почти два года.
По мнению некоторых, Шарлотта не была его любовницей. Так это или нет, теперь уже не важно. Думаю, все же была; недаром он скрыл от нее, что собирается уехать на неопределенный срок. Будь Шарлотта просто хорошим другом, человеком, которому он читал стихи, которому написал множество писем, с которым советовался, будучи в затруднении, чье мнение ценил, он непременно обсудил бы с ней свои планы. Она, вероятно, расстроилась бы, но поняла, что отъезд необходим для его духовного роста, для дальнейшего творчества. А вот любовнице вряд ли могло понравиться, что он ради блага своей души покинет ее на несколько месяцев, а то и больше. Вероятно, Гете боялся неприятной сцены и решил просто поставить Шарлотту перед фактом. Как я уже упоминал, поэт был довольно равнодушен к чувствам других. Более того, будь у них чисто платонические отношения, зачем ей встречать его по возвращении с подчеркнутой холодностью? Шарлотта не хотела слушать восторженных рассказов об Италии. Осыпала поэта упреками: как он мог оставить ее так надолго?! Напрасно Гете твердил, что вернулся только ради нее. Казалось, она совершенно не рада его видеть. К такому обращению Гете не привык. Он писал Шарлотте: «Откровенно признаюсь, что не могу более сносить такое обхожденье. Когда я был разговорчив, вы заставляли меня умолкнуть, когда я хранил молчание, упрекали в равнодушии, когда я был весел с друзьями – обвиняли в холодности и пренебрежении к вам. Вы следили за всяким моим взглядом, порицали мои жесты, мои манеры и постоянно заставляли меня чувствовать mal а mon aise
[83]. О каком доверии и искренности может идти речь, если вы намеренно меня отталкивали?»
Все тщетно. Шарлотта так и не сменила гнев на милость, и с тех пор они встречались только на приемах.
Перед отъездом из Веймара Гете взялся за седьмую книгу романа, однако, хотя думал о ней постоянно – и в Италии, и после возвращения в Веймар, – писать не спешил. Рискну предположить, что он просто не знал, как продолжать. Он написал более половины книги, и конец был не за горами. Вильгельм уже управлял театром, и Гете наверняка понимал: помимо счастливого конца, типичного для авантюрного романа, ему нечего прибавить к сказанному.
Наверное, он оставил бы роман незаконченным, не посети его совершенно новая мысль, сулившая придать роману глубину, которой не было в первоначальном плане.
За восемь лет, минувших после бегства поэта в Италию, случилось много событий. Произошла Французская революция. Людовик XVI и его прекрасная супруга встретили смерть на эшафоте. Войска молодой Республики разбросали поднявших на них оружие австрийцев и захватили Рейнскую область. По-видимому, Гете догадывался, что человек будущего станет совсем не таким, как человек прошлого. Ему придется жить в другом, измененном мире. Когда в 1794 году Гете опять взялся за работу над романом, цель его была уже иной. Он хотел показать, какое развитие претерпевает личность героя под влиянием разных обстоятельств, прежде чем он, вооруженный силами, что даровала ему природа, посвятит себя благу своих собратьев. Темой романа стало не театральное искусство, а искусство жизни. Не уверен, что таковое существует, однако слова эти не кажутся мне бессмысленными. В других видах искусства, например, в живописи, среда накладывает ограничения, но жизнь ограничена только смертью; с нею она просто прекращается. В других видах искусства люди добиваются мастерства, а в жизни лучшее, что можно сделать, – хорошо выполнить плохую работу. Искусство – результат замысла, в жизни же почти всегда правит случай, и ее можно считать сплошной импровизацией.
