И такую отвратительную историю Гонкуры взяли за основу романа. Вещь потрясла и читателей, и критиков. Авторы объявили, что этой книгой они создали реалистический роман и еще (довольно странная мысль) что такие книги могут писать только аристократы. Эдмон позднее объяснил, чем его привлек подобный сюжет: «Я – писатель благородного происхождения, и простонародье, чернь, если угодно, имеет для меня притягательность диких неизвестных племен, нечто вроде экзотики, которую путешественники ценой немалых лишений находят в далеких странах».
Гонкуры были трудолюбивы, но им не хватало воображения и чувства формы. Они вбили себе в голову, что предметы столь же важны, как люди, и в результате описания мест, домов, обстановки, произведений искусства получались у них длинными и нудными. В «Манетт Саломон», наиболее интересном их романе, студия художника Кориола нарисована куда живее и ярче, чем он сам. Роман посвящен жизни художников, и поскольку Гонкуры всегда тщательно изучали материал, то можно не сомневаться, что жизнь эта изображена верно. «Манетт Саломон» – история талантливого художника, загубленного натурщицей-еврейкой, его любовницей, на которой он в конце концов женится. Но сначала нужно одолеть сто пятьдесят страниц, заполненных описаниями студенческих гулянок, пикников, школярских розыгрышей. Думаю, беда Гонкуров как писателей в том, что они брались за роман не потому, что их увлекали тема или характеры персонажей, а ради успеха и славы. Славу, по их мнению, они вполне заслуживали – талантом и самобытностью. Однако, хотя романы получались плохие, Гонкуры были люди умные и наблюдательные, и у них попадаются места, которые очень хорошо смотрелись бы в очерках или небольших эссе. В романах же они мешают, так как прерывают течение повествования. Пальмерстону приписывают фразу: «Грязь – это нечто не на своем месте». Не мешало бы и писателям так же думать.
Более всего Гонкуры дорожили красотой и необычностью своего стиля. Они изобрели манеру письма, которую назвали l’ecriture artiste
[109].
Альбер Тибоде в замечательной истории французской литературы девятнадцатого века характеризует их стиль как невнятный, путаный и жеманный. По его словам, это самостоятельный язык, им еще нужно овладеть, а жизнь и так коротка. С годами у Эдмона появилось неприятное чувство, что стиль, который они с братом так тщательно разрабатывали, нехорош. Он пришел к весьма разумному выводу, что лучший стиль – тот, которого не замечаешь. Однако, на мой взгляд, самый большой недостаток Гонкуров – неумение сказать о чем-то один раз; они повторяли ту же мысль другими словами и дважды, и трижды…
После напряженного рабочего дня Гонкурам, конечно, хотелось как-нибудь развлечься. Несмотря на высокое происхождение, они вращались в самом разношерстном обществе. Состояло оно из журналистов, актеров, драматургов и их подружек, а также всяких прихлебателей. Похоже, что со светскими женщинами Гонкурам общаться не доводилось.
Эдмон был красив, но довольно чопорный и молчаливый. Жюль – меньше ростом, с золотистыми вьющимися волосами, выразительными глазами и чувственным ртом. Всегда веселый, задорный, смешливый. Из двоих он был более одаренным. У него случались любовные интрижки, но ничем серьезным они не кончались. Эдмона подобные вещи интересовали мало. Ни один из них по-настоящему не влюблялся. Наверное, они себе просто не позволяли – ведь долгая привязанность могла помешать литературному творчеству. В своем стремлении сделаться знаменитыми писателями они готовы были на любые жертвы. Таким образом они лишили себя важного жизненного опыта. Их телесные потребности удовлетворяла молодая женщина по имени Мария. Тринадцати лет от роду она, кем-то соблазненная, ступила на путь разврата, а позже стала акушеркой. Гонкурам она нравилась, потому что была веселая и беззаботная. Светловолосая, голубоглазая, плотного сложения, Мария напоминала рубенсовских женщин. Она согласилась взять в любовники, если только это слово здесь уместно, сразу обоих; очень удобное соглашение (позволяет даже экономить на плате за проезд!), и просто ханжество с моей стороны считать его отвратительным. Гонкуров увлекали истории из жизни акушерки, и они их тщательно записывали. В «Дневнике» говорится: «Таким, как мы, мужчинам нужна женщина малокультурная, необразованная, женщина, обладающая лишь живостью и природной веселостью; именно такая может нравиться и приносить удовольствие – словно красивое животное, к которому мы привязались. А если в любовнице есть некая порода, если она понимает искусство, понимает литературу и желает быть с нами на равных, разделять наши мысли, наше чувство прекрасного, наши вкусы, претендует на то, чтобы принимать участие в работе, она делается столь же невыносима, как расстроенное пианино – и очень скоро начинает вызывать отвращение».
В 1862 году принцесса Матильда, племянница Наполеона I, любившая окружать себя художниками и литераторами, попросила знакомого привести к ней Гонкуров. Ей понравилась их книга о Марии Антуанетте. Принцесса жила со своим любовником и фрейлиной то в Париже, то «у себя» в Сен-Гратьене, неподалеку от столицы. Принцессе тогда было сорок два; не слишком стройная, она еще сохраняла некоторую миловидность. При первом знакомстве Матильда произвела на Гонкуров не слишком хорошее впечатление, однако в следующий их визит понравилась им больше. Они сочли ее любезной, обаятельной, притом вспыльчивой, но остроумной. Гонкуры были бы не Гонкуры, не запиши они своих впечатлений: «В ней нет никакой утонченности, никакой деликатности, изящества, никакого красноречия или ума. В ней есть все, чтоб очаровать толпу, и ничего, чтоб очаровать человека. Она не ценит вежливости, внимания, дружелюбия; ей лишь хочется воображать, будто вы увлечены ею как женщиной и желаете ее».
Гонкуры стали часто обедать у принцессы и гостить у нее в Сен-Гратьене. Постепенно они оставили своих беспутных дружков.
В первый год знакомства с принцессой, по предложению Поля Гаварни, которого братья любили и которым восхищались, и с одобрения Сент-Бева они стали устраивать свои знаменитые субботние обеды в ресторане Маньи. Несколько писателей обедали у них дважды в месяц. В начале в эту группу входили Тэн, Ренан, Тургенев, Флобер и Готье. Время от времени приглашались и другие. Хотя за столом обсуждали и любовные страсти, причем порой довольно откровенно, и религию, разговор, естественно, в основном крутился вокруг искусства и литературы.
Мнения разнились, возникали споры. Временами доходило до ругани, но расставались всегда мирно. Откуда гостям было знать, что, когда Гонкуры приходили домой, Жюль, порой под диктовку Эдмона, записывал в дневник все их разговоры. Поскольку братья любили точность, можно не сомневаться, что беседы их блестящих и ученых сотрапезников записаны правдиво. И нужно заметить, эти беседы разочаровывают. За обедом, после двух-трех бокалов вина, какая-нибудь многозначительная банальность порой звучит весьма эффектно, однако на бумаге она, увы, теряет свою искрометность. И вы тщетно перечитываете разговоры в поисках блестящих острот и находчивых реплик.
Вначале обеды казались Гонкурам веселыми, приятными и занимательными, но года через два-три им все надоело. Они писали в дневнике: «Обеды у Маньи вызывают у нас негодование и отвращение! Это-то лучшие умы Франции! Конечно, наши сотрапезники от Готье до Сент-Бева люди по большей части способные, но сколь мало у них мыслей и мнений, рожденных собственным сердцем, собственными чувствами! Какое отсутствие индивидуальности и смелости!»
