Болела я за «своих», то есть в первую очередь за Мая, потом — за Стевича, все равно больше никого не знала. А в основном, конечно, просто любовалась тем, как бегают и прыгают по залу четырнадцать крепких мужчин. Ну и молча негодовала, что они все в рубашках: на мой вкус, без этой детали все смотрелось бы интереснее.
По сравнению с остальными игроками было отлично видно, насколько Недичу тяжело и насколько он не готов к серьезной тренировке. К счастью, видно это было не только мне: тренер зорко следил за игрой и за движениями всех игроков и постоянно тасовал их, меняя роли и заставляя перестраиваться. Мая он хоть номинально и гонял вместе с остальными, но заметно щадил и делал скидку на состояние, так что получалась практически лечебная физкультура.
Отличный все-таки мужик этот Гнат. Не зря он мне сразу понравился!
Когда Недич окончательно выдохся и начал ощутимо прихрамывать, тренер отправил его отдыхать ко мне, велел не уходить до окончания тренировки, а сам вплотную сосредоточился на действующих игроках. Май, тяжело дыша, почти упал на скамейку рядом со мной, утирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.
— Вы хорошо играете! — уверенно заявила я.
— Сказал человек, который даже правил не знает, — насмешливо ответил мужчина.
— Ну и ладно. Мне было интересно смотреть, значит — играете хорошо. И ты молодец, после такого большого перерыва…
— Майя, не надо, — со смешком оборвал меня тезка. — Мне очень приятно твое стремление поддержать, но здраво оценить собственные способности и силы я могу.
— А почему тогда раньше сюда не пришел?
— Сначала по здоровью нельзя было, потом… так получилось, — слегка стушевался он.
— Ну, ничего, — оптимистично заключила я. — Буду теперь водить тебя на тренировки! Вот сейчас узнаю у Гната, когда они проходят, и буду водить.
— Звучит как угроза, — тихо засмеялся Недич. — Майя, у меня слишком много дел, и, боюсь…
— Не отмазывайся, не в военкомате, — отмахнулась я.
— Что? — переспросил мужчина.
— Точно не знаю, — призналась смущенно. — Но это значит: «Не нужно придумывать нелепые отговорки».
— Почему — нелепые? — нахмурился Май.
— Потому что тебе здесь нравится, — ответила я, взглянув на него уже совершенно серьезно. — И эти люди тебе нравятся. И ты им нравишься. Тебе здесь хорошо. Поэтому все твои оправдания и отговорки — нелепы по определению.
Взгляд мужчины стал пристальным, острым, он пробирал до костей. Кажется, Май хотел что-то сказать или сделать, но не решился, а потом я первой опустила глаза — под этим взглядом было здорово не по себе. Не могу сказать почему. Вроде бы ругаться и активно спорить Недич не собирался, даже как будто принимал мои аргументы, но… Я все равно нервно поежилась и с трудом подавила желание зябко обхватить себя руками.
Ну нет, пусть он лучше улыбается! Так все понятно, а вот как относиться к такому серьезному и холодному Маю — я пока не представляла. Не удивилась, что под внешней мягкостью, добротой и аристократическим воспитанием скрывается твердый характер, но — подготовиться не успела.
— Может, хоть ты мне теперь объяснишь, что вы там делали полчаса и о чем вообще игра? — попыталась перевести тему.
— Да, конечно, — поддержал Недич. — Все довольно просто…
Простота, конечно, относительная, но я действительно быстро сообразила. Две команды, у каждой — свой угол, который оборонял страж с битой, выглядевшей как квадратная деревянная лопата на короткой ручке. Целью игроков было — забросить в чужой угол мяч, а защитник должен был этой своей лопатой мяч отбить. Если, отбивая, попадал во вражеского игрока, тот временно выходил из игры. Ловить отбитый мяч до удара о землю запрещалось, разрешалось только уворачиваться. Игроки также не имели права долго держать мяч в руках и вынуждены были чеканить им об пол. Май упомянул еще кучу тонкостей и деталей, но в них я уже не вникала. Все равно играть не собиралась, да и болела не так уж отчаянно — кажется, азарта я лишена начисто.
Вскоре к нам, улучив минуту, подошел тренер и разрешил Маю отправляться домой, чтобы «своей ленивой физиономией не мозолить остальным глаза». Но наказал на следующей тренировке быть обязательно, пока «совсем не охлюпился». Май пообещал постараться, я — под внимательным взглядом тренера — пообещала сделать все, от меня зависящее.
Потом Недич отвел меня в какую-то небольшую комнату и, извинившись, оставил там, а сам отправился приводить себя в порядок. Я с интересом огляделась.
Тренерская. Как пить дать!
Две свободные стены почти полностью закрывали плакаты, наградные листы с вензелями, медали, черно-белые фотографии каких-то молодых мужчин, на полке рядком стояли разнообразные кубки. Еще тут имелись письменный стол, несколько стульев, а вдоль других стен выстроились высокие шкафы с глухими дверьми. В углу между ними был свален спортивный инвентарь — я узнала несколько квадратных бит и крупноячеистую сетку, назначение которой, однако, оставалось загадкой.
Портреты были подписаны, но мелко, от руки и очень неразборчиво, так что я оставила попытку прочитать имена местных героев, только рассматривала лица. И предусмотрительно не трогала руками: обещала ведь вести себя прилично. Честно говоря, я была почти уверена, что среди прочих найду портрет Недича, чем и занималась, но — нет, тезка в этот зал славы не попал. Жалко, я как-то уже привыкла считать его самым хорошим и талантливым.
Заскучать не успела, Май вернулся очень быстро. Был он задумчив и углублен в себя, отвечал невпопад, поэтому вскоре я оставила попытки поговорить и просто смотрела по сторонам — на улицы, по которым мы ехали, и на самого Недича, любуясь строгим профилем.
Удивительно, но за результат его размышлений я не переживала: верила, что решение мужчина примет разумное. Боюсь сглазить, но он, кажется, сам начал сознавать, что жил в последнее время… странно.
Через вечерний засыпающий город в молчании мы добрались до дома. В молчании прошли в лифт, поднялись в квартиру, в той же тишине выпили чаю с пирогом, который я испекла вчера. Но тишина была хорошей, правильной; не давила на уши, просто позволяла спокойно подумать. Было еще не очень поздно, когда я решила пойти спать — настроения читать не было, и вообще я как-то вдруг сообразила, что чувствую себя ужасно усталой и клюю носом.
— Доброй ночи, — пожелала я, поднимаясь с места.
Недич рассеянно кивнул, но потом опомнился, подскочил с места.
— Майя, постой! — окликнул он меня, даже зачем-то за руку схватил. И спросил осторожно в ответ на мой озадаченный взгляд: — Ты не сердишься?
— На что? — искренне удивилась я. — Боги с тобой, конечно нет!
— Хорошо, — кивнул он. Помолчал, но руку мою не выпустил, как будто забыл о ней, только пристально разглядывал мое лицо, словно не поверил и пытался отыскать признаки спрятанной обиды. А потом добавил — негромко, очень прочувствованно, чуть крепче сжав мою ладонь: — Спасибо тебе.
