— С каких пор? — явно растерялся Май.
— А с самого начала, — с удовольствием ответил ему кузен. — Или я что-то пропустил и у нас в стране уже разрешено двоеженство?
— Ты врешь! — резко поднялась с места Любица, до сих пор сидевшая так тихо и неподвижно, что о ее присутствии несложно было забыть.
— Зачем? У меня и документы есть, я с радостью их предоставлю. Первая, то есть настоящая жена этого содержанца живет и здравствует на восточном побережье на те деньги, которые он старательно и с успехом выдаивал у столичной дуры.
— Ты врешь, врешь! — повторила женщина, сжимая кулаки. — Дор любит меня!
— Ну, в его голову я не влезал, может, и любит. С такими-то деньгами! Только вряд ли он подтвердит твои слова и утешит. Бьюсь об заклад, он уже на пути из столицы: удрал, как только запахло жареным. Подобного сорта аферисты прекрасно чуют, откуда дует ветер и что он может принести.
— Ты врешь! — взвизгнула Любица. На глазах выступили слезы, рот конвульсивно изогнулся в истерической гримасе, женщина бросилась на Андрия, явно намереваясь придушить братца. Шешель и пальцем не шевельнул, чтобы остановить ее, его помощник — тоже, зато сестру крепко перехватил Май.
И у меня язык не повернулся бы сказать, что тезка напрасно лезет. Да, сестрица попортила ему немало крови, и вела себя совершенно по-скотски, и вообще показала себя неприятной особой, но… сейчас она выглядела настолько жалкой, что даже мне хотелось попытаться ее утешить.
— Не нужно, — тихо, но твердо проговорил Недич и сгреб сестру в охапку. — Он того не стоит.
— Ненавижу! — сквозь слезы выдохнула Любица, вырываясь. Толкнула брата в грудь. — Хватит меня жалеть! Хватит быть таким добреньким! Хватит! — Она замахнулась для нового удара, но Май аккуратно, по очереди перехватил ее запястья. — Сколько можно быть такой тряпкой? Сколько можно жалеть?! Терпеть?! Ненавижу! Хоть раз накричи! Ударь! Ну! Ненавижу!
— Успокойся, — увещевающе проговорил растерянный Май. Перехватил ее запястья одной рукой, крепко прижал женщину, готовую начать брыкаться, к себе.
— Ненавижу! Я! Я! Я! Я! Я одна во всем виновата! Хватит меня прощать и жалеть!
— Что ты несешь, Лю? — спросил Недич ошеломленно.
— Из-за меня все сели в этот проклятый дирижабль! Папа хотел меня порадовать! Они все, все, все умерли из-за меня, и ты тоже… Хватит меня жалеть! — Она пыталась говорить что-то еще, но задохнулась от рыданий, и сквозь звериные подвывания разобрать слова уже было нельзя. Обмякла в руках брата, вцепилась обеими руками в его пиджак и ревела взахлеб, сотрясаясь всем телом.
Эта сцена даже Шешеля, кажется, проняла; во всяком случае, лезть со своими комментариями он не спешил. Хотя, судя по тому, как следователь недовольно морщил нос, он просто относился к числу мужчин, не выносящих женских слез, и сейчас опасался привлечь к себе лишнее внимание. А ну как и его накроет слезоразливом?
Я же тихонько выбралась из кресла и по стеночке подкралась именно к следователю, как к наиболее вменяемому сейчас человеку. Нет, еще Андрий был спокоен и наблюдал за происходящим с пакостной ухмылочкой, но не его же просить о помощи!
Конечно, Шешель мой маневр заметил и спросил негромко, когда я подошла:
— Это что было?
— Попросить хочу. Я же телефонов никаких не знаю, а тут, мне кажется, очень нужен доктор. Я не специалист, но, по-моему, это уже не обычная женская эмоциональность. Может, Стевича позвать? Или другого какого мозгоправа?
— Дело говоришь, — одобрительно кивнул мужчина и, как я, «огородами», пробрался к стоящему на столе телефону. Я же тихонько вернулась в кресло.
Доктор приехал быстро, минут через десять, за прошедшее до его прибытия время в кабинете ничего не изменилось, присутствующие не сдвинулись с мест. Не считая Шешеля, который вышел предупредить слуг о визите специалиста.
Не знаю, звонил следователь конкретному знакомому или в какую-то службу экстренной помощи — к стыду своему, я поняла, что не в курсе, существует ли подобная или это опять привет из прошлой жизни, — но врач произвел исключительно положительное впечатление. Еще довольно молодой, очень энергичный и деятельный мужчина, который незаметно и ненавязчиво разрядил наэлектризованную атмосферу и рассеял нашу компанию.
Он решительно заявил, что Любице надо лечь. Взявший себя в руки Миомир вызвался распорядиться о подготовке комнаты для племянницы. Май понес совершенно невменяемую сестру в указанном направлении. Стражников вместе с арестованным и собранными уликами и доказательствами следователь отослал. Как-то незаметно в кабинете остались только притихшая в кресле я и плюхнувшийся в соседнее Шешель. Мы задумчиво уставились друг на друга.
— Неужели все? — уточнила я наконец. — История закончилась и больше никаких покушений?
— Да кто ж вас знает, куда вы еще влезете, — хмыкнул в ответ Стеван. — Но я искренне надеюсь больше никогда не встречать в бумагах у себя на рабочем столе фамилии Недич, хватит с меня вашей экспрессивной семейки.
Я сначала хотела возразить против «вашей», но осеклась. Никак не привыкну к стремительно изменившимся обстоятельствам. Выходит, действительно — нашей…
— Следующий раз Мая начнут шантажировать моим происхождением, если вдруг кто-то докопается, — предположила я.
— Если кому-то в голову придет такая светлая идея, сразу звони мне, — отмахнулся Шешель. — Я этому идиоту популярно объясню, что случается с людьми, разглашающими государственные тайны. Вмешательство в личную жизнь — это штраф или арест на луну, шантаж — необременительное тюремное заключение. А вот за раскрытие сведений о секретных экспериментах упекут далеко и надолго, если не навсегда. Телефон записать?
— Да я его на всю жизнь запомнила. — Меня передернуло от воспоминаний о тех минутах, когда я бежала звонить, до смерти боясь за жизнь Мая. — Кстати, об упекании! Владыка действительно хочет как-то особо изощренно казнить Андрия или ты приврал для усиления эффекта?
— А ты какой вариант предпочитаешь? — кокетливо уточнил следователь.
— Правильный, — не поддалась я на провокацию.
— Ну а правда, как всегда, где-то между, — развел руками Шешель. — Владыка действительно очень сердит и действительно высказывался в том смысле, что обычное повешение для этого преступника — слишком мягкая мера и было бы неплохо применить к нему что-то из изобретений прошлых веков.
— Но?
— Но менять законы ради одной сволочи никто в любом случае не станет. Зачем бросать оппозиции такую крупную кость, как возможность обвинить владыку в изуверстве?
— Вместо изощренной казни можно дать пожизненный срок. В одиночке, — задумчиво предложила я.
— Какая страшная, жестокая женщина! — с явным одобрением присвистнул Шешель. — Я обязательно поделюсь этой идеей. Хотя что-то мне подсказывает, что кровожадности владыки не хватит, чтобы побороть его рациональность.
