— Это твой последний шанс. Вон отсюда! Живо!
— Я хотел узнать о том мальчике, Анатоле, — говорю я. — Он ведь умер, верно?
— Да! Он мертв, и завтра они убьют меня. Я безумно рада, что эта мерзкая бессмысленная жизнь закончится.
Она отворачивается и, кажется, начинает плакать.
— Не говори так. — Мой голос дрожит. — Прошу тебя, не говори так.
— Убирайся! — приказывает она. — Как ты посмел прийти сюда?
Что мне теперь остается делать, кроме как уйти и оставить ее?
Я не могу. Во всяком случае, не сейчас. После того, что случилось с Прией, не могу вернуться к своей уютной Чистой жизни, к моему спокойному существованию, где у меня есть еда, вода и все необходимые вещи. Там я живу с добрыми уважаемыми людьми, которым нравится проводить время, наблюдая, как менее удачливых каждый вечер мучают и убивают.
Я не могу оставить ее здесь на верную смерть.
— Нет, — говорю я. — Я не уйду. Я хочу помочь тебе.
Она смеется сухим, холодным смехом, затем встает и поворачивается ко мне лицом.
— Ты не можешь помочь мне, — говорит она. Она больше не сердится и выглядит спокойной и грустной. — Никто не может мне помочь.
Она права. Я знаю, что она права. Я с отчаянием смотрю ей в глаза, и между нами снова возникает притяжение, как будто мы разговариваем друг с другом без слов.
Мы медленно двигаемся друг другу навстречу.
Неожиданно раздается пронзительный вой сирены. Все вокруг мгновенно заливается слепящим светом. Снаружи слышен яростный топот ног.
В широко раскрытых глазах Хошико я вижу ужас.
— Это сигнал тревоги. Залезай под кровать. Быстро!
— Что? — растерянно переспрашиваю я.
— Ради бога! Давай! Быстро!
Звук шагов уже ближе. Мешкать некогда. Надо действовать. Ее паника передалась и мне, и я делаю то, что велено: быстро прячусь, проскальзывая спиной по полу лицом вверх, под хлипкую металлическую раму кровати. Места мало, я едва помещаюсь там, меня расплющило, как блин. Нос упирается в пружины и старый грязный матрас. Повсюду пыль. Похоже, под кроватями обитателей цирка Отбросов пол отродясь никто не мыл.
Буквально через несколько секунд дверь открывается, и в дверях появляется пара начищенных до зеркального блеска ботинок, в которых я узнаю ботинки Сильвио Сабатини. Честное слово, я могу разглядеть в них отражение собственного лица. Надеюсь, что он не станет заглядывать под кровать.
— Видела что-нибудь? Или слышала? — резко спрашивает он.
— Что? Нет. А что случилось? — сонным голосом спрашивает Хошико, как будто он ее только что разбудил.
— Взломана дверь. Кто-то проник внутрь. Или наоборот, бежал. Пока непонятно. Но двери взломаны. Похоже, что с внешней стороны. — Прошлым вечером на арене его голос источал мед. Сейчас былой слащавости как не бывало.
— Не может быть! — Ее голос полон притворного ужаса. Мне кажется, она переигрывает. Хочется надеяться, у меня просто разыгралась паранойя. — Кто сюда захочет врываться? — недоуменно спрашивает она.
— Тот, кому надоело жить. Живо одевайся и в зал на перекличку.
— Зачем? — спрашивает она. — Ты ведь меня уже видел, Сильвио.
— Довольно вопросов! — рявкает он. — Как ты смеешь мне перечить? Вставай и иди туда! Живо!
Ботинки резко разворачиваются. Дверь захлопывается.
В следующую секунду сверху появляется ее голова: волосы касаются пола, глаза кажутся огромными и странными. Кровь прилила к лицу, оно раскраснелось от злости.
Я прячусь под кроватью этой злющей девчонки-Отброса в общежитии самого страшного цирка в истории мира! Она в любой момент может меня выдать. Впрочем, пока она этого не сделала. Могла, но не сделала. Интересно, почему?
Она тоже это чувствует, вот почему. Я это точно знаю.
Я робко улыбаюсь ей. В ответ она хмурится.
— Когда я подумала, что хуже и быть не может, появляешься ты с новыми неприятностями, — говорит она. — Спасибо тебе. Очень мило с твоей стороны.
Ее голова исчезает наверху, и прежде чем я успеваю придумать, что ей на это ответить, на грязный пол опускаются ее голые ноги. Открывается дверь. Секунда — и Хошико нет.
Хошико
Мы собираемся в холле. Все молчат, никто не издает ни звука. Мы просто сидим, опустив головы и устремив взгляды вниз, стараясь не привлекать к себе внимания. Охранники с грозными лицами расхаживают взад-вперед, готовые выстрелить в нас в любую секунду. Почему нет? Такое уже бывало. Никто не станет жаловаться, по крайней мере, никто из тех, кто стреляет. Более того, их даже похвалят и наградят.
Грета появляется вместе с остальными из нашего барака и тревожно осматривает холл. Я знаю: она ищет меня. Встретившись взглядом, она улыбается и, подбежав ко мне, усаживается на соседний стул. Неудивительно, что ее прозвали моей тенью. Она сонно трет глаза, и я невольно обнимаю ее за плечи, хотя и знаю, что это запрещено.
Она принесла с собой свою старую грязную тряпичную куклу и крепко прижимает ее к себе. По идее сейчас они обе должны быть в постели. Дома, с родными, а не в этом аду. Если я умру, она останется совершенно одна. Если она… эта мысль приводит меня в ужас. Я не хочу думать, что будет.
Раскаленная добела ярость охватывает меня. Мне так и хочется кому-нибудь врезать.
Я пытаюсь сосредоточиться на лицах. Все исподтишка оглядываются по сторонам. Пытаются понять, что происходит. Все нервничают. Никто не знает, почему нас посреди ночи подняли из постелей и что такого мы натворили. Не знает никто, кроме меня.
Мальчонка, Иезекиль, стоит рядом с Эммануилом — крошечный, глаза как блюдца. Эммануил покровительственно положил ему на плечо руку и смотрит по сторонам, как будто высматривает потенциального обидчика. Похоже, эти двое уже подружились. Я рада. В прошлом месяце Эммануил потерял свою партнершу, Сару, причем самым кошмарным образом. Ее растерзали львы. Какая жуткая смерть! Это произошло у него на глазах — и на глазах ликующей толпы зрителей. С тех пор он сам не свой, стал похож на тень. Может, Иезекиль подарит ему смысл жизни — пусть даже на короткий промежуток времени.
Мальчик замечает меня, и его мордашка расплывается в улыбке. Я быстро показываю ему большие пальцы, но поймав на себе хмурый взгляд охранника, поворачиваюсь и снова смотрю перед собой.
Когда молчание становится невыносимым, в зал входит Сильвио. Нужно отдать ему должное. Просто удивительно, что такой коротышка умеет произвести впечатление. С другой стороны, на то он и самый знаменитый в мире инспектор манежа. Он был рожден для жизни в цирке и безукоризненно играет свою роль как на арене, так и вне ее.
Даже сейчас, в середине ночи, он выглядит франтом. Не спит же он в этом костюме?
