— Не шевелись, — шепчет она мне. — И молчи. Ничего не делай. Сейчас будет проверка бараков.
Я выполню все, что она скажет. Я не хочу злить ее снова. Хошико ложится на кровать, и я слышу скрип пружин. Под ее весом матрас опускается почти вплотную к моему лицу.
Внезапно дверь распахивается, и я вижу пару тяжелых ботинок.
— Ничего необычного? — спрашивает мрачный голос.
— Ничего, — отвечает она. — Все как всегда.
Дверь захлопывается. Я не знаю, что делать, но оставаться здесь больше не могу. Она всего в нескольких сантиметрах от меня.
Я вылезаю из-под кровати. Хошико сжалась в комок в углу.
— С тобой все в порядке?
Она взрывается, как фейерверк.
— Нет! Со мной не все в порядке! Ты понимаешь, какой опасности подверг меня??
— Опасности? Почему?
— Почему? Потому что ты ворвался в цирк, а я прячу тебя под кроватью! Как ты думаешь, что они сделают с нами, если найдут нас?
Я не знаю, что ответить.
— Они меня убьют, вот что! Выведут меня на улицу и расстреляют!
— Но это не твоя вина. Это я оказался в беде… разве не так? — Я понимаю, что она права. Зачем им наказывать Чистого, сына Вивьен Бейнс, когда для этого есть вполне подходящая девушка-Отброс, которую они могут обвинить вместо него?
— Прости, — говорю я. — Я не подумал. Я сейчас пойду и сам во всем признаюсь!
— Даже не думай! Слишком поздно! Они поймут, что я спрятала тебя.
— Я скажу им, что я спрятался сам, что ты ничего не знала!
— Тебе не поверят. — Она качает головой. — Им все равно, как ты этого не понимаешь?
— Но что еще я могу сделать? Мне не следовало приходить сюда!
— Верно, не следовало! Не понимаю, на что ты надеялся.
— Не знаю. Хотел увидеть тебя, только и всего.
Она в упор смотрит на меня. Ее глаза по-прежнему полны ярости и боли. Но есть в них и что-то еще. Я уже видел это раньше. Что-то похожее на искры короткого замыкания, на огонь.
Она отворачивается.
— Я даже не знаю. Если ты выдашь себя, то меня накажут. Если не выдашь сейчас, то позднее они сами узнают…
За дверью раздаются шаги. Мы оба мгновенно замираем и прислушиваемся. Они звучат все громче, но затем снова стихают. Она садится рядом со мной.
— Прости, — говорю я. — Честно слово, прости. Я не хотел подставить тебя.
Она пожимает плечами, снова смотрит на меня и виновато улыбается.
— Ничего страшного. У меня нет причин цепляться за жизнь.
Я хочу обнять ее. Хочу прижать к себе, хотя бы разок. Она так близко, что наши тела почти соприкасаются. Хошико встает и идет на другой конец комнаты, где останавливается спиной ко мне, сложив на груди руки.
— Моя мама, — говорю я. — То, что вчера она сказала Сильвио Сабатини…
— Ты имеешь в виду мой смертный приговор?
Я вздрагиваю.
— Это неважно, — говорит она через плечо. — Люди здесь умирают все время, разве ты еще не понял?
— Прости. Жаль, что я ничего не могу придумать. Скажи мне, что мне делать, и я сделаю это. Я готов на все.
Она поворачивается ко мне лицом, избегая взгляда. Ее глаза мгновенно вспыхивают, но затем она снова смотрит себе под ноги.
— Почему ты таким получился? — спрашивает она.
— Каким?
— Наполовину приличным, как будто тебе на самом деле не все равно.
— Мне действительно не все равно. Больше, чем когда-либо раньше.
Наступает долгое молчание. Мы стоим почти вплотную друг к другу, она смотрит себе под ноги, а я смотрю на нее.
— В нашем доме работала женщина Отброс, — говорю я ей. — Ее звали Прия. Я разговаривал с ней о разных вещах. Я… Я любил ее, но она ушла. Мои родители узнали, что мы общаемся. — Мой голос оборвался. — Я не знаю, где она. Думаю, она мертва.
— Значит, ты подверг ее опасности? Так же, как поступаешь сейчас со мной? Это твоя вина, если она мертва.
Ее слова режут, как нож. Она права, я знаю, что так оно и есть. Я опускаю голову.
Снова наступает молчание.
— Мне не стоило так говорить, — шепчет она спустя миг. — Это несправедливо.
— Все нормально. Это правда.
— Что еще ты должен был делать? Обращаться с нами, как и все остальные? Думаю, моя семья тоже мертва, — говорит она. — Но тоже не уверена. Это мучительно, когда не знаешь точно.
Мы стоим, глядя друг другу в глаза.
Мне знакомо это чувство. Оно преследует меня с тех пор, когда я впервые увидел ее. Она все еще смотрит на меня, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Почему я не могу выдавить из себя и слова?
Она первой отводит взгляд и снова отворачивается.
— Тебе лучше залезть под кровать, — говорит она мне, не поворачивая головы. — Они могут вернуться в любую минуту.
Я продолжаю стоять, как идиот.
— Кому говорят! — шипит Хошико. — Чего ты ждешь?
Я вновь ныряю под кровать. Матрас надо мной опускается. Она снова легла на кровать.
С краю я замечаю кончики ее пальцев. Хошико всего в нескольких сантиметрах от меня, нас разделяет лишь тонкий матрас. Я слышу ее дыхание.
У нее на руке глубокий порез. Наверное потому, что она схватилась за канат. У меня возникает абсурдное желание поцеловать ее руку.
Если приподнять голову и развернуться немного вправо, то я вполне смогу это сделать. Но я изо всех сил пытаюсь побороть себя, и у меня получается. Я протягиваю руку и легонько касаюсь кончиков ее пальцев. На миг она отдергивает руку, но затем я слышу над собой вздох, и рука опускается снова.
Это придает мне храбрости. По крайней мере, моя рука поднимается выше. Мои пальцы обхватывают ее запястье. Совсем легонько, чтобы не причинять боли. Она не выпускает руки, и в этот момент свет везде гаснет.
Я лежу, боясь пошевелиться. Даже не дышу. Я не хочу, чтобы она убирала руку. Так мы лежим, связанные вместе. Интересно, чувствует ли она странную щекотку внутри, которую чувствую я?
— Я почувствовала, — в конце концов шепчет она.
— Что именно?
— Еще на арене. И когда ты помог Анатолю. Я тоже это почувствовала.
Я слегка сжимаю ее руку. В следующую секунду она в ответ сжимает мою. Мы лежим в темноте в ожидании трагедий, которые принесет с собой утро.
Хошико
Не знаю, почему я не убрала руку. Не знаю, что заставляет меня произносить такие слова. Он — Чистый. Возможно, он чуть добрее, чуть человечнее, чем остальные. Но это иллюзия. Он то, что он есть.
