Все эти люди пришли сюда посмотреть, как цирк будет издеваться над Отбросами. Посмотреть, как кто-то их них умрет. Они даже привели с собой детей! Ну почему раньше я не понимал, что это просто гнусно? От этой мысли мне хочется кричать, но я лишь опускаю голову, чтобы не привлекать к себе внимания.
Самое безопасное место — эпицентр толпы. Поэтому я пристраиваюсь к большой группе зрителей и плетусь вслед за ними по дорожке.
Цирк Отбросов — это целый городок: здесь масса небольших строений и дополнительных залов, которые соединены между собой крытыми воздушными переходами, похожими на паучьи лапки. На общей территории помимо всего прочего располагается главная арена, где проходят грандиозные представления, в частности, с участием Хошико.
Идея, как мне кажется, состоит в том, что одна и та же программа никогда не повторяется дважды. Это делается нарочно, чтобы зрители приходили снова и снова — посмотреть любимые номера и те, которые никогда не видели.
Первый на очереди — аттракцион на лужайке: люди платят деньги, чтобы швырнуть что-нибудь в парочку Отбросов — мальчика и девочку, закованных в колодки возле позорного столба.
У обоих на голове глубокие раны, особенно у мальчика. Кровь стекает ему на лицо, но никого это не волнует: группа Чистых продолжает швырять в него чем попало. Я замечаю, что они специально целятся в мальчика, как будто чувствуют его слабость и хотят наказать за это.
Рядом с позорным столбом вывеска:
Не проходите мимо!
Злобные преступники-Отбросы!
Губки с кислотой, 2 фунта за три штуки.
Железные шары, 6 фунтов за три штуки.
Железные шары с шипами, 12 фунтов за три штуки.
К аттракциону выстроилась очередь. У всех явно чешутся руки. Правда, я не вижу, чтобы кто-то выбирал губки. Все предпочитают железные шары.
Я смотрю на них и задаюсь вопросом: наверное, в масках и костюмах причинять боль этим несчастным намного проще? Никто не видит их лиц, никто не знает, кто они такие. Впрочем, может, и нет. Может, они такие всегда.
Будь я посмелее, то обязательно сейчас совершил бы что-нибудь героическое. Я бы приказал им прекратить, я бы грудью загородил этих несчастных детей. Увы, я могу только стоять и смотреть. Все, что мне твердили с детства, что мы, Чистые, высшая раса, что мы настоящие люди, что мы добрее и человечнее Отбросов, — это ложь.
Вся моя жизнь — одна большая ложь.
Хошико
Как только Сильвио уходит, Грета бежит ко мне через всю арену и бросается в объятия, как будто мы не виделись несколько недель.
— Что он сказал? Зачем там этот шест?
— Не знаю, — мне стыдно смотреть в ее огромные, доверчивые глаза. — Сказал только, что в номере будут изменения, не знаю какие.
— Он сказал, чтобы я была готова к первому выходу, — у Греты испуганный вид. Я отлично ее понимаю. — Что мы с тобой выступаем вместе. Но почему именно сейчас? Мне казалось, что сегодняшняя программа уже готова.
— Я понятия не имею, что происходит, Грета. Знаю лишь одно: его замысел должен впечатлить публику.
Я отворачиваюсь от нее. У меня язык не поворачивается повторить его слова.
Я должна быть сильной ради нее. Грета никогда не видела моих слез. Кстати, Сильвио тоже. Я не доставлю ему такой радости. Что они будут делать, если я просто рухну здесь и не сдвинусь с места?
Я думаю о Бене, и от этой мысли мне становится грустно. Потому что мы созданы друг для друга. Я это точно знаю. В ином времени, в ином месте это было бы началом целой истории. Истории, которая не должна оборваться, толком не начавшись.
Раньше я никогда не тревожилась за свою жизнь. Меня больше волновала безопасность Греты или Амины. Только не подумайте, будто я святая мученица или что-то в этом роде, это совсем не так — просто я понимаю, что расстаться с жизнью, если в ней нет ничего хорошего, нетрудно. Ради чего мне жить? Ради кого?
Теперь все по-другому. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его лицо, вспоминаю, как он обнимал меня. Он изменил меня. Сделал эгоистичной и слабой.
Я склоняюсь к ней. Наши взгляды направлены друг на друга.
— Что бы ни случилось, с тобой все будет хорошо. Я клянусь тебе, Грета.
— Как ты можешь обещать, Хошико, ты ведь ничего не знаешь!
Грету не узнать. Куда только подевалась ее детская доверчивость? Она не спешит, как обычно, поверить мне на слово. Наверное, она просто взрослеет.
— Неправда. Я знаю. Разве я когда-нибудь лгала тебе?
Наконец она улыбается и, выставив вперед мизинец, протягивает мне руку.
— Честное слово?
Мой мизинец цепляется за ее мизинец, скрепляя обещание. Я готова разреветься.
— Честное слово.
Бен
Я смешиваюсь с толпой зевак, гуляющих по основной территории. Пока все идет гладко. Увы, вскоре я замечаю впереди группу полицейских и вижу, что они проверяют документы.
Я не могу сказать, кого они ищут. То ли злоумышленника, который ночью вторгся в цирк и только что напал на охранника, то ли Бенедикта Бейнса, сына Вивьен Бейнс, пропавшего прошлым вечером. Так или иначе, если меня заметят — мне крышка.
Палатки с дополнительными аттракционами дают намного больше возможностей скрыться, чем обычно. Я ныряю в небольшой павильон под названием «Эволюционный тур», на который до этого не обращал внимания. Если там, впереди, дежурят полицейские, то придется на время спрятаться от них здесь.
Первая секция павильона забита картинками. Некоторые я уже видел по телевизору и в газетах. Другие взяты из далекого прошлого, однако их посыл примерно одинаков. Отбросы — грязные. Отбросы — воры. Отбросы — тупиковая ветвь эволюции. Отбросы вообще не люди.
Примерно с половины картинок на меня смотрит одно и то же лицо, которое я уже видел миллион раз. Гнусная грязная физиономия, характерная для Отбросов. Мордашка Отброса по имени Влад, мультяшного персонажа, над которым мы смеемся по телику. Он вечно пытается что-то стащить у Честного Джона. Разумеется, Джон — добрый и милый Чистый, но подлый Отброс постоянно делает ему гадости.
Ни один из Отбросов, которых я видел, не выглядел злобным, в чем меня раньше всегда пытались убедить.
Толпа, за которой я иду следом, организованной очередью продвигается вперед, через узкий проход в следующую часть палатки. Поток людей движется гораздо медленнее, потому что многие останавливаются, чтобы получше разглядеть достопримечательности: «живые» выставки.
В первой — обезьяна в клетке, по-видимому, вполне счастливая. Ничего сенсационного или интересного.
Рядом с ней другая, человекообразная, обезьяна, слишком большая для такого маленького пространства. Я смотрю в ее печальные глаза и задумываюсь о том, вспоминает ли она о доме или давно привыкла находиться здесь, под этим искусственным светом, вдали от солнечных лучей и зеленых деревьев.
