Просыпались еще трижды. В первый раз от подозрительных ритмичных звуков проснулся Виталик. Разобравшись в природе шума, он перебудил остальных. Со стороны коридора кто-то дергал в разные стороны дверную ручку. Дверь не была заперта, только задвинута тумбочкой. Других звуков, свидетельствующих о том, что в коридоре кто-то ходит, топчется, налегает на дверь, пытаясь ее открыть, – не было. Все сидели, смотрели, как бьется в дрожащем круге света дверная ручка, и нервно позевывали. Выпитое накануне все еще путало мысли, да и запасы страха в организме, видимо, иссякли.
– Да пошла она… – внезапно сказал Валера и выключил фонарик.
Ручка подергалась еще, потом затихла. Улеглись обратно. Почти моментально все заснули.
Во второй раз опять орала Светка. Кирюхе спросонья захотелось выкинуть ее в окно, как он до этого пытался выкинуть камень. Светка захлебывалась слезами и утверждала, что только что кто-то кусал ее за пальцы ног. Посветили фонариком, ничего не обнаружили, хотя на Светкиных пальчиках действительно были какие-то розоватые отметины – наверное, натерла босоножками. Зато нашли здоровенный кровоподтек с явными следами зубов на плече у Кирюхи. Кирюха торопливо прикрыл синяк рукой и огрызался на всех, доказывая, что ничего не было, и никто его не кусал, даже Светка.
А в третий раз проснулись уже все сразу. Трещал потолок – громко, как еловые поленья в печке. Деревянные перекрытия даже как будто прогнулись под неведомой тяжестью, на пол и на кровать сыпались струпья белой краски. Очень хотелось немедленно выбежать из комнаты, пока потолок не обвалился, но дверную ручку кто-то снова дергал в разные стороны.
На пол со звоном упал гвоздь. Валера сначала глазам не поверил, долго смотрел на этот гвоздь, который так глубоко, старательно вбивал в стену несколько часов назад. Но потом из досок, как деловитые ростки в ускоренной съемке, полезли и другие гвозди, на которых держалось закрывавшее окно одеяло. Отогнулся уголок, другой, и одеяло мягко сползло на пол. А за окном уже маячило в предрассветных сумерках белое, длинное. Мятая рожа прижалась к стеклу, беззвучно разевала проваленный рот, в черных дырочках глаз что-то тлело, как угли в мангале. Разболтанная оконная рама скрипела даже громче, чем потолок. Рожа сползла пониже, на уровень человеческого роста, распялила пасть, и Валера отчетливо увидел в глубине темные, поломанные зубы.
– Отче наш, – вдруг ноющим тенорком зачастил Виталик. – Иже еси на небеси…
К нему, путая слова и подвывая, присоединилась Светка, а потом, смущенно и басовито – Кирюха.
Рожа расплылась в кривой улыбке и посильнее налегла на окно.
И тут на другом конце поселка придушенно заголосил петух – так неожиданно, что его вопля все испугались едва ли не больше, чем рожи. А рожа сгинула мгновенно, в одно моргание, будто ее выключили или каким-нибудь другим способом изъяли из окружающего пространства.
Валера встал, почесал сначала за ухом, потом под коленом, потом поскреб несвежую футболку на животе. Лицо у него после вчерашнего и ночного сильно отекло, глаза закисли, но взгляд все равно был решительный, как у комсомольца.
– Поехали, – коротко сказал он.
В наступившей тишине протяжно вздохнул Кирюха.
Могильный камень в ведре кощунственно гремел, поэтому его обернули в тряпку. Нести камень в руках было страшно, а ведро его вроде как изолировало.
Коридор миновали спокойно, но долго топтались у двери на улицу – никто не решался выйти первым. Светка вдруг сказала, что не поедет, но тут же испугалась, что ее и вправду оставят в доме одну, решила ехать, потом еще что-то решила – ее угрюмо слушали, как радио, не вникая в смысл.
Валера обругал всех за трусость и приготовился медленно и эффектно открыть дверь, чтобы шагнуть навстречу возможной опасности. Но его опередил Санек, который буднично сшиб щеколду большим пальцем и, заложив руки в карманы, вышел на крыльцо.
Рассветный сад был сер и пуст. Небо затянуло тучами. Поскрипывала распахнутая дверь уже совершенно не страшного деревянного сортира. Ей подпевали утренние птицы.
В Валериной машине впятером оказалось тесновато. Зажатый у левой задней двери Виталик бурно вертелся и в конце концов отломал какую-то пластмассовую пимпочку, но суровый Валера промолчал. Кирюху посадили на переднее сиденье, чтобы показывал дорогу.
– Да как я вспомню, – бубнил Кирюха. – Там все одинаковое…
– Давайте просто отъедем подальше и в кусты кинем, – предложил Виталик.
– Чтоб она еще раз пришла? Отвезем в лес, – хмуро сказал Валера. – Положим на место. Все.
– Откуда вообще в лесу могильный камень взялся? – продолжал ныть Кирюха. – Никогда тут кладбища не было…
– Земля – она в принципе одно большое кладбище, – заводя машину, философски заметил Валера.
Мимо проплывали спящие, мокрые от росы дачи. Там посапывали и ворочались люди, к которым никто и никогда не приходил ночью, а потому они во всю эту историю никогда бы не поверили. И тем более не поверили бы в то, что набившаяся в машину молодежь, опухшая и пахнущая перегаром, совершает, можно сказать, героический поступок, увозя проклятый осколок надгробия из поселка.
Никто не верит до тех пор, пока к нему самому не придут.
Машина выехала на пустынное шоссе. Валера, не очень себе доверяя после незабываемой ночи, полз у самой обочины, очень медленно. Кирюха уныло разглядывал придорожные елки – темные и абсолютно одинаковые. Он действительно не мог вспомнить, где именно подобрал камень, и был уверен, что не узнает место.
Проползли где-то полкилометра. Между елками показалась широкая, хорошо вытоптанная тропинка, спускающаяся с дороги в лес.
– Вот, вот, – оживился Кирюха. – Я примерно по такой выходил. И по обочине потом, до поворота…
Валера остановил машину, глянул на Кирюху исподлобья:
– Точно?
– Примерно…
– Иди, – пожал плечами Валера.
– Как – иди? Один?!
– Ну ты ж его один подобрал?
Кирюха обвел приятелей взглядом, полным отчаяния, ненависти и обещания в случае благоприятного исхода все им припомнить.
– Ребят, ну вы че-е? – огорчилась Светка, которую никто бы, конечно, в лес не погнал.
– Ладно, – не выдержал Валера и открыл дверь. – Пошли, Кирюха…
Оставшиеся на заднем сиденье Санек со Светкой и вертлявый Виталик сначала сидели молча. Потом начали переговариваться, коротко и возбужденно хихикать. К Виталику вернулась его обычная насекомая подвижность, и он перебрался по салону на переднее пассажирское сиденье, нашел в бардачке сигареты и закурил. Вспоминали подробности ночи, округляя глаза и в отчаянной заячьей браваде к месту и не к месту вставляя неловкие шуточки. Санек даже решился описать ночную рожу со всеми комическими подробностями – теперь она опять казалась больше нелепой, чем страшной. Светка сказала, что напишет про все это в блоге и прославится, но ей не поверили: писала Светка плохо, со множеством ошибок и смеющихся скобочек.
