Ее разбудил донесшийся с улицы визгливый детский смех. Медуза спросонья зачем-то кинулась смотреть, подбежала, стукаясь об углы, которыми будто обросла за ночь комната, к окну, и увидела, что под чертовым чубушником копошится девочка в грязной кофте с ярким цветочным узором, смуглая, коротко стриженная. Наверное, это была дочка кого-то из дворников, тихих и непонятливых гастарбайтеров. Девочка подбирала что-то с земли, внимательно разглядывала и распихивала по карманам. И Медуза сразу вспомнила Ольку, которая так же сосредоточенно и увлеченно собирала что-то перед самым своим исчезновением.
Даже не успев толком ничего подумать, Медуза вылетела из комнаты, потом – из квартиры, промчалась вниз по лестнице, оглушительно шлепая тапками, и толкнула подъездную дверь. Двор был непривычно пуст, только девочка возилась под кустом и у соседнего дома мужики играли на лавке в домино.
Медуза подскочила к девочке, заставила ее подняться:
– Брось! Не надо, не бери!
Девочка молча моргала раскосыми глазками. Потом вывернулась, отбежала на несколько шагов и, присев опять на корточки, схватила что-то из-под лопухов. Медуза поймала ее, молча разжала слабый грязный кулачок и – увидела бусину. Только не совсем такую, как та, которая лежала дома, в шкатулке – эта была помельче, с дикую вишню, и не казалась теплой. Она тоже искрилась и переливалась, но преобладал один цвет – оранжевый.
«Что же я их раньше не замечала?» – вяло подумала Медуза, а глаза ее уже азартно шарили по земле и по траве, как у завзятого грибника, выбравшегося наконец в лес.
В песке, десять раз уже раскопанном, вдруг сверкнула еще одна бусина, темно-синяя. Медуза, оттолкнув тихую, но упорную девочку, жадно схватила бусину и спрятала в карман. Девочка, не удержавшись на ногах, плюхнулась в песок, обиженно скривилась, а потом поднялась и молча ушла, признав, очевидно, Медузину силу.
Бусин было уже много, штук восемь или десять. Медуза чувствовала, как они оттягивают карманы – тяжело, даже слишком тяжело. Казалось, что они, перекатываясь там, увеличиваются в размерах, раздуваются радужными мыльными пузырями, и скоро – очень может быть, потому что чего же теперь быть не может, – один из пузырей станет таким большим, что затянет Медузу в себя…
Медуза наконец опомнилась, тряхнула отяжелевшей головой, зажмурилась, чтобы не видеть больше ни одной бусины. Что-то было в этих бусинах, что-то необъяснимое и неодолимое, превращавшее их в самый желанный девчачий трофей, вроде самой дорогой куклы, и платьев к ней, и игрушечной мебели. С каждой новой бусиной все труднее было оторваться от поисков, все хуже соображала голова и, казалось, все медленней двигались руки и ноги. Как будто разноцветный переливающийся пузырь, образ которого упорно преследовал одуревшую Медузу, действительно постепенно окружал ее.
Она пересчитала найденные бусины. Их было одиннадцать.
Новая бусина, желтая, появилась на асфальтовом пятачке прямо перед подъездом. Тут ее любой сразу увидит, и потянется маленькой жадной ручкой…
Медуза молча подошла и подняла бусину.
– Двенадцать…
Она сунула трофей в задний карман, потому что боковые уже были заняты. Пальцы наткнулись на что-то твердое, гладкое. Она залезла в карман поглубже и нащупала зажигалку. Медуза иногда курила за гаражами со знакомыми ребятами, чтобы почувствовать себя большой и испорченной.
Она и была большой. Взрослой.
В урну рядом с лавочкой кто-то засунул вчера старые газеты. Медуза, сопротивляясь сонной одури, подошла к урне, вытащила одну из газет и чиркнула зажигалкой. Несколько секунд оцепенело смотрела на огонь, а потом бросила газету обратно в урну. Вверх поднялись первые сгустки светлого дыма, оранжевые язычки побежали по новостям и рекламным объявлениям. Медуза выгребла из карманов бусины вперемешку с крошками и фантиками. Бусины сияли, они были похожи и на леденцы, и на многоцветье калейдоскопа, и на запретные мамины драгоценности, и на волшебных аквариумных рыбок, и на фантастические вещи, которые можно было увидеть на экранах компьютеров, доступных пока самым везучим…
На все самое прекрасное, что может представить себе ребенок.
Медуза хлюпнула носом и зажмурилась. Бусины были такие чудесные, что она была готова хоть сейчас раствориться в них, тоже стать бусиной, только бы не расставаться.
– Старовата, – прошептала Медуза. – Жестковата…
И швырнула радужное сокровище в урну. Помедлила, кинула туда же зажигалку, повернулась и побрела к лавочке. За спиной громко хлопнуло, а потом Медуза услышала крик – истошный, такой пронзительный, что пришлось заткнуть уши.
Медуза все еще сидела на лавочке, когда из подъезда, при некотором скоплении любопытных, вынесли стонущую Еву Августовну. Шляпу она где-то потеряла, а все ее моложавое лицо, и шея, и руки были в маленьких, округлых ожогах размером с дикую вишню. Вокруг сочувствовали бедной бабушке – совсем недавно приехала из другого города, проведать внука Костика, такого хорошего мальчика – и вот. Рассказывали уважительным шепотом, что у Евы Августовны на кухне от газовой плиты вспыхнули шторы, она кинулась их тушить и, хотя и серьезно обожглась, но все же сумела предотвратить пожар.
Все-таки газовые плиты – это очень опасно.
Позже стало известно, что Ева Августовна, выписавшись из больницы, сразу же уехала к себе, в свой безымянный другой город.
Ольку, Ленку и Нику из соседнего дома так и не нашли. На лавочках потом долго обсуждали тот жуткий июнь, когда в окрестностях орудовал неуловимый маньяк. От рассказа к рассказу количество пропавших детей росло, потом к ним прибавились женщины, а потом история окончательно стала дворовой легендой.
Бусина осталась у Медузы. Сначала она долго лежала в шкатулке, потому что Медуза понятия не имела, что с ней делать. Потом, когда мысль о самой прямой связи между пропавшей Олькой и бусиной уже вернулась в разряд бредовых, бусину нашла мама. Восхитилась, продела в нее тонкий кожаный шнурок и иногда носила на шее. Бусина оказалась целительной: снимала головную боль, слабость, и даже настроение от нее становилось по-детски радостным. Мама жалела, что у нее нет целой нитки таких бус.
Через три года семья Медузы, тогда уже – снова Мадины, потому что прозвище ей разонравилось, переселилась в другой район. Бусина потерялась при переезде.
Сынок
Старушка была тихая, улыбчивая, и звалась приятно – Любовь Александровна Голубева. Даже представить было трудно, что она – шизофреничка с большим стажем и с четырьмя госпитализациями. Антошина руководительница, говорливая и одышливая Наталья Иосифовна по кличке Утка, вчера весь день ему внушала, что бабушка здравомыслящая, дружелюбная, ребята ее уже несколько лет опекают, и для опытного шизофреника это очень мало – четыре госпитализации. Утка еще советовала ему расспросить старушку Голубеву обо всяких интересных случаях из жизни и записать. Как будто Антоша именно для того и носит с собой «историческую тетрадку», чтобы записывать туда истории про дурдом.
