Когда луна зашла за горизонт, примерно за три часа до рассвета, они сделали привал у колодца и спали до наступления дня: Бахита и Меа – в небольшом шатре, который, чуть в отдалении, поставили для них слуги. Верблюдов отправили пастись, и те подкреплялись побегами колючего кустарника. Пока небо было все еще серым, Руперт выпил кофе, который ему сварили, а также велел адъютанту отнести две кружки и печенье в палатку женщинам. Одну они приняли, вторую вернули, даже не притронувшись.
– Кто отказался от кофе? – поинтересовался Руперт.
– Бахита, бей. По ее словам, она не пьет напитков белого человека.
– Так, значит, ты ее знаешь? – удивился Руперт.
– О да, бей, – хмуро ответил адъютант. – Мы все узнаем ее лучше, прежде чем с ней расстанемся, ибо она цыганка из далекой пустыни и у нее недобрый глаз. Когда мы встретились прошлой ночью, у меня по спине пробежал холодок, похолоднее того, когда эти призраки из могилы заиграли свою музыку.
– Те, кто молчат, не говорят глупостей, – ответил Руперт еще одной пословицей и отпустил его.
Затем они снова двинулись в путь и сделали привал лишь во второй половине дня, чтобы дождаться, когда снова взойдет луна. Той ночью, примерно в час пополуночи, они подошли к Пресным Колодцам и снова сделали остановку, – напоить верблюдов и наполнить водой мехи. Руперт нарочно пришел сюда ночью, в расчете на то, что в это время суток шейх Ибрагим будет спать и не станет препятствовать их проходу. По этой же причине он держался как можно дальше от города, если поселение это можно было считать городом. Однако вскоре он заметил, что за их караваном следят, ибо на барханах и в тени колючих деревьев сидели какие-то люди. Более того, один из них внезапно возник перед ними и спросил, кто они такие и почему идут через земли его вождя, не предложив никаких подарков.
По распоряжению Руперта Абдулла ответил, что они торговцы и надеялись увидеться с Ибрагимом на обратном пути, когда смогут сделать ему достойный подарок. Абдулла не стал говорить, что Руперт намеренно избегал встречи со свирепым и вероломным вождем, пока не перетянет на сторону правительства влиятельных шейхов, живших дальше, по ту сторону владений Ибрагима, ибо тогда у него не будет причин опасаться козней вождя Пресных Колодцев и горстки его головорезов.
Часовой ответил, что это хорошо, тем более что Ибрагима им все равно сейчас не увидеть, ибо тот не далее как в этот день, взяв с собой часть племени, отбыл в Вади-Хальфу. Затем, посмотрев на двух завернутых в покрывала женщин, спросил, не путешествуют ли вместе с ними цыганка Бахита и ее дочь. Абдулла поспешил заверить его, что нет, и добавил, что эти женщины – его родственницы, которых он везет навестить их семьи.
Больше часовой ничего не спросил, и, отдав обычное приветствие, их караван двинулся дальше.
– Почему ты это сказал, Абдулла? – спросила Руперт.
– Потому, бей, что узнай он, кто на самом деле эти женщины, приносящие неудачу, вскоре вокруг нас собралось бы все племя. Повсюду только и слышно, что Ибрагим вознамерился взять себе в жены младшую из них, ибо она древнего и славного рода, более того, он поклялся, что обязательно это сделает.
– Ложь, как камень, что падает на голову его бросившего, – ответил Руперт, ибо теперь им владела тревога, и он искренне пожалел, что не отказал Бахите и ее прекрасной племяннице, что делала подношения египетским богам в их просьбе помочь им переправиться через пустыню.
Он послал за Бахитой и девушкой, и цыганка направила к нему их верблюдов.
– Скажи мне, – обратился он к ней, – что это за история про эту юную особу и шейха Ибрагима, который, как я понял, выслеживает ее?
– Та, которую я тебе рассказала, – ответила Бахита. – В старые времена племя Ибрагима было сильнее. Наш народ сражался с ним и отогнал через горы Джебал Марру. Это было более ста лет назад. Два года назад, когда моя хозяйка Тамы и я, в сопровождении многочисленных слуг, совершали путь от нашего дома к Нилу, мы остановились у Пресных Колодцев и приняли у шейха Ибрагима в дар пищу. Утром, прежде чем нам снова отправиться в путь, он вновь навестил нас и, к сожалению, увидел лицо Меа, ибо она была без покрывала. Он тотчас же воспылал страстью к ее красоте и даже сказал, что желает взять ее в жены, этот пес, что молится своему пророку. Поскольку с нами были наши воины, я ответила ему то, чего он заслуживал. Получив из моих уст отказ, он, рассвирепев, заявил, мол, то, что не было подарено ему добровольно, может быть отнято силой, но поскольку мы ели его соль, он сделает это в другой раз. И мы расстались, потому что он не осмелился напасть на нас.
Затем, через своих соглядатаев в Луксоре и на берегах Нила он узнал, что Меа возвращается, а она поспешила это сделать, когда он менее всего этого ожидал, потому что он пытался похитить ее в самом Луксоре. Так получилось, что у меня не было никого, кто бы сопровождал ее. Я также не осмелилась сделать остановку в Абу-Симбеле, ибо слышала, что Ибрагим намеревался напасть на нас там, как только ты отправишься в путь, и не было никакого судна, на котором она бы могла снова спуститься по Нилу. Люди же Ибрагима следили за его берегами. Потому мы и просили тебя взять нас под свое крыло.
– Думаю, пока эта история не завершится, без моей защиты вам не обойтись, – ответил Руперт, – и будь я тем, за кого себя выдаю, это не было бы мне обузой, но теперь я остерегаюсь.
– Давай оставим бея и будь, что будет, – обратилась к тетке по-арабски Меа. – Мы не имеем права навлекать на него опасности. Я с самого начала говорила тебе это.
– Да, – согласилась Бахита, – если бей не против.
Руперт посмотрел на девушку. Та убрала от лица покрывало, наверно, с тем, чтобы лучше его видеть. На ее прекрасном лице играл лунный свет, и он увидел, что ее дивные глаза полны страха. Похоже, она и в самом деле страшно боялась шейха, ибо тот отлично знал, что в этой стране, где царит беззаконие, где всегда прав сильный, ему ничего не стоит схватить ее и, не спрашивая ее желания, силой поместить в свой гарем.
– Бей против, – ответил он. – Вы со мной, со мной и оставайтесь. Очень часто то, чего мы больше всего боимся, не происходит, о, хозяйка Тамы.
Одарив его благодарным взглядом и облегченно вздохнув, Меа вновь опустила покрывало, и они с Бахитой заняли свои обычные места в караване. На следующем привале Руперт отметил, что как только его верблюд напился воды и пощипал колючек, один из двух сопровождавших Бахиту слуг вновь уселся на своего горбатого скакуна и рысью затрусил прочь. Руперт вновь послал за Бахитой и спросил у нее, куда это он отправился. На что Бахита ответила, что она послала его в качестве гонца к их племени, в надежде, что в одиночку он быстрее целым и невредимым преодолеет горы. Если ему это удастся, гонец получил приказ как можно скорее собрать сотню воинов, чтобы те выехали навстречу их повелительнице.
Правда, тотчас выяснилось, что, даже путешествуя на самом быстром верблюде, оазиса, в котором жила Меа, невозможно было достичь за несколько дней пути. Впрочем, Руперт выбросил это из головы. Лишь Абдулла ворчал, утверждая, что де этот человек шпион и выехал вперед, чтобы им навредить. А все потому, что вскоре после того, как их караван отправился в путь, Абдулла выяснил, что Бахита и трое ее спутников – не христиане и не магометане, и потому был полон подозрений, тем более что и он, и большинство остальных были убеждены, что старуха – ведьма и у нее дурной глаз, и, возможно, даже подкуплена Халифой. Такова была ее репутация в Абу-Симбеле, в чем немалую роль сыграло знание ею событий, как исторических, так и личных, а также ее зоркий глаз и потрясающая наблюдательность.
