Следующей ночью их караван сделал остановку у источника у подножия сурового, голого хребта, известного как Джебал Марру, в самом начале перевала, через который пролегала единственная дорога. Этой дорогой, пусть и редко, пользовались путешественники, чей путь лежал из одной пустыни в другую. В самом начале эта тропа была крайне узкой, скорее расщелина в скалах шириной около пятидесяти футов, по обеим сторонам которой высились отвесные утесы. Здесь Руперт и Бахита должны были расстаться, ибо дорога к деревне первого шейха, к которому он направлялся, тянулась вдоль подножия гор; им же предстояло их преодолеть. Они снялись с места с первыми лучами зари, так как не смогли сделать этого раньше, ибо в темноте двигаться по коварной горной тропе было просто опасно. Убедившись, что караван готов отправиться дальше в путь, Руперт пошел попрощаться с Бахитой и ее племянницей.
Пока они долго благодарили его витиеватыми фразами, принятыми у жителей Востока, в данном случае, вполне искренними, к ним подбежал Абдулла и с тревогой в голосе объявил, что к ним скачет отряд вооруженных воинов, числом около ста человек, верхом на верблюдах и лошадях. Он также добавил, что, по его мнению, это шейх Ибрагим и его люди. Руперт тотчас распорядился, чтобы всех верблюдов отогнали в устье перевала, а солдаты, взяв винтовки и запас патронов, спрятались за разбросанными вокруг валунами, на тот случай, если Ибрагим решит на них напасть. Отдав это распоряжение, он повернулся к Бахите и быстро сказал:
– Ваши верблюды сытые и отдохнувшие. Мой вам совет: уезжайте отсюда поскорее. Мы же попытаемся их задержать.
На что Бахита ответила, что совет его мудр, и приказала верблюду, на котором уже сидела, встать. А вот девушка колебалась. Шагнув в Руперту, который уже повернулся, чтобы уйти, она схватила его руку и, прижав ее себе ко лбу, прошептала на своем забавном английском:
– Это не моя вина, это вина старой Бахиты, которая ни о ком не думает, кроме меня, а о тебе – не думает совсем. Я же все время думаю о тебе, и мое сердце болит, и я уже выплакала глаза. Прощай. Благослови тебя Бог и да будет проклят Ибрагим.
Руперт невольно улыбнулся этим высокопарным прощальным словам. В этот момент к нему подошел и обратился какой-то солдат. Когда же он вновь обернулся к ним, Бахита, Меа и их единственный слуга уже исчезали за поворотом горной дороги. Не желая показывать своего страха, он приказал солдатам усесться кругом, сделав вид, будто они устроили привал, однако держать ружья наготове, а сам, в сопровождении Абдуллы и еще одного солдата подошел к большому камню напротив, сел на него и, закурив трубку, принялся ждать.
К этому моменту отряд был уже совсем рядом и остановился. Вскоре от него отделились два всадника, в одном из которых Руперт узнал своего старого знакомого Ибрагима, а в другом – часового, с которым они разговаривали у Пресных Колодцев. Подъехав ближе, Ибрагим с расстояния спросил, встретил ли его здесь мир.
– Приносящие мир находят его, – ответил Руперт.
Тогда Ибрагим спешился и, оставив лошадь на попечении слуги, в одиночку зашагал им навстречу. Руперт сделал то же самое. Подойдя друг к другу, они обменялись приветствиями.
– Бей, – произнес Ибрагим, рассматривая одеяния Руперта, – смотрю, с тех пор, как мы разговаривали с тобой на том холме над Абу-Симбелом, ты сменил платье. Скажи, изменил ли ты и свое сердце и стал ли слугой Пророка, и теперь я могу приветствовать тебя как брата?
– В Абу-Симбеле у тебя нашлись для меня и другие имена, – уклончиво ответил Руперт. – Скажи лучше, шейх Ибрагим, какое у тебя дело к купцу Магомеду, который, кстати, предлагает тебе свои поздравления, ибо узнал, что теперь ты тоже служишь правительству.
– Мое дело, бей, – ответил араб, – не имеет ничего общего ни с правительством, ни с тобой лично. Я слышал, что с твоим караваном путешествовали две женщины, которые являются моей собственностью. Передай их мне.
– Да, две женщины путешествовали с моим караваном, шейх, но я не могу их тебе передать, ибо они покинули меня.
– И куда же они направились? – спросил Ибрагим.
– Если честно, не знаю; это их личное дело, – спокойно ответил Руперт.
Услышав такой ответ, шейх дал волю своему дурному характеру.
– Ты лжешь! – заявил он. – Я велю обыскать лагерь, ибо ты наверняка их где-то прячешь.
– Если хочешь найти ружейные пули, обыскивай, – предостерег его Руперт. – Послушай, Ибрагим. Я здесь стою лагерем и останусь стоять, пока ты не уйдешь, так как не доверяю тебе и не хочу подставлять тебе на дороге мою спину. Если ты попробуешь применить силу, вполне возможно, что перевес будет на твоей стороне, ибо моя миссия мирная и у меня с собой мало солдат. Но потом хедив, который стоит над тобой, уничтожит и тебя, и твое племя, и тогда на земле одним вероломным и опасным человеком станет меньше. Я все сказал, а теперь ступай с миром.
– Клянусь аллахом, нет! – воскликнул Ибрагим. – Я пришел с войной. Ибо помимо тех двух женщин, я хотел бы свести с тобой старые счеты. Из-за тебя правительство Египта напало на мой город. Моих женщин обесчестили, мои стада увели прочь. Выбирай сам. Или ты сейчас передаешь мне своих верблюдов, свой товар и свое оружие, и я, так и быть, смилуюсь над тобой и отпущу с миром. Но если откажешься, я отниму все это силой, а тебе, неверный, предложу выбор – между смертью и исламом.
– Пустые барабаны – самые громкие, – презрительно ответил Руперт.
В ответ на его слова араб поднял копье, которое держал в руках, и швырнул его в Руперта. Тот отскочил в сторону, и копье пролетело от него на расстоянии волоса.
– А теперь, – сказал он, – мне ничто не мешает пристрелить тебя. Но я не забуду свою честь, только потому что ты позабыл свою. Мерзкий пес, Бог отомстит тебе за твое вероломство!
– Клянусь моей бородой! – взревел Ибрагим. – Ты у меня ответишь перед Аллахом. Помяни мое слово, твои неверные губы будут целовать его священное имя!
Руперт же направился к своим солдатам, которые уже бежали ему на помощь.
– Назад! – крикнул он им. – И спрячьтесь за камнями. Ибрагим собрался напасть на нас.
И они вернулись, ибо вступать в поединок было бессмысленно, и, привязав верблюдов в углублении скал, вне досягаемости ружейного огня, сами залегли за камнями. Здесь Руперт обратился к ним и поведал, что произошло, добавив, что они или должны стрелять, или их ограбят и возьмут в плен, что означает верную смерть. Ибрагим вряд ли станет оставлять кого-то в живых, ибо, когда его призовут к ответу за содеянное им преступление, ему не нужны те, кто сможет свидетельствовать против него. Поэтому, хотя их и было мало и даже на верблюдах они не могли убежать от наездников на лошадях, в их же собственных интересах было попытаться дать отпор врагу.
Солдаты, а все они без исключения были храбрецами, ответил, что так и поступят. Что хотя их мало, они будут сражаться и попытаются одолеть арабов. Только Абдулла был не в духе и сказал, что все эти неприятности свалились на них из-за тех женщин, которых следовало отдать Ибрагиму.
