Затем, сказав, что ей нужно поужинать, Эдит поспешила уехать, так как не хотела продолжать этот болезненный разговор.
Если врачи, о которых говорила леди Дэвен, и заподозрили что-то неладное, они не стали высказывать своих подозрений вслух, ограничившись лишь заявлением о том, что лорд Дэвен, в течение многих лет страдавший бессонницей и потому принимавший на ночь хлорал, на этот раз принял чрезмерную дозу: «Смерть в результате несчастного случая от передозировки хлорала. Любопытный факт, что лорд Дэвен и его первая супруга одинаково встретили свой конец, стал предметом многих комментариев».
Завещание лорда, составленное после смерти сына, было на редкость коротким. В частности, в нем ничего не говорилось о закрепленной собственности, права на которую должен был заявить наследник. Вдова покойного наследовала некую сумму, а весь остаток состояния без каких-либо ограничений переходил к Эдит Уллершоу. Все это звучало довольно просто, но на деле оказалось, что Эдит отошло недвижимое и личное имущество на сумму в двести тысяч фунтов. Даже дом на Гровнер-сквер, хотя и оставался в пожизненном распоряжении вдовы, тоже переходил ей. Так что теперь она была весьма богатой женщиной.
– Ах, моя дорогая Эдит! – воскликнула леди Дэвен, узнав, что может и дальше проживать в огромном особняке. – Забирай его себе, причем, немедленно. Ненавижу это место. Две тысячи фунтов годового дохода для меня более чем достаточно. На пятьсот я могу жить, и полторы тысячи жертвовать на благотворительность. Да, наконец, бедные получат назад свои деньги, которые им не доплатили за их труд или же выманили из их карманов в питейных заведениях.
Стоит ли говорить, что на радостях Дик налетел на закрепленное имущество, словно голодный ястреб, требуя, чтобы его объявили законным наследником. Увы, тотчас же возникла одна неприятная помеха, потому что примерно в это же самое время Эдит получила письмо от своих адвокатов, в котором те извещали ее, что получили по телеграфу ответ от агента, отправленного ими в Египет, в котором тот сообщал, что с большой долей вероятности можно утверждать, что белый мужчина, который живет в оазисе Тама, это не кто иной как полковник Руперт Уллершоу, который много лет назад был объявлен убитым. Адвокаты также писали, что от своего имени, а также от имени ее мужа, который, по их мнению, жив и теперь считается лордом Дэвеном, они представили соответствующие бумаги, и теперь никто не имеет права трогать закрепленное имущество, пока этот вопрос не будет окончательно разрешен.
Разумеется, эта невероятная история вскоре проникла в газеты, и на Эдит посыпались самые восторженные поздравления, даже от тех, с кем она практически не была знакома. Тем временем адвокаты вновь связались со своим агентом, который временно поселился в Вади-Хальфа. Человек весьма способный и упорный, агент этот вскоре прислал вторую телеграмму, в которой сообщил, что с большим трудом сумел достичь вышеназванного оазиса и передал полковнику Уллершоу записку, чтобы известить его о наследовании титула, добавив, однако, что в ответ его светлость заявил, что ему не нужен никакой титул и он не намерен покидать это место.
– Такое впечатление, – говорилось далее в письме к Эдит, основанном на содержании каблограммы, – что его светлость слегка пострадал умственно от долгого пребывания среди дикарей, которые, как нам было сказано, отрубили ему одну ногу, чтобы он не сбежал, так как в их глазах он бог, который принес им не виданное ранее процветание, и они боятся, что если он покинет их, то с ним их покинет и удача. Исходя из этого мы рекомендуем вам как можно раньше отбыть в Египет и оказать на него личное воздействие, чтобы вернуть его в Англию. Нам сообщили, что жители оазиса вполне миролюбивы, однако, если потребуется, власти готовы выделить в ваше распоряжение любую необходимую помощь.
Вскоре эта история стала достоянием гласности и предметом разговоров за доброй сотней обеденных столов. Более того, поговаривали, будто несколько лет назад Руперта Уллершоу видели в Лондоне. Генерал, сэр Альфред Оллток, заявил, что встретил его на ступеньках Клуба армии и флота. Пролетел и куда менее приятный слушок: мол, Руперт приехал к жене, но та отказалась даже разговаривать с ним, потому что на тот момент он утратил наследственное право на титул. Эта история, которая, по вполне обоснованному мнению Эдит, была обязана своим появлением бестактным или даже откровенно завистливым высказываниям Дика, ибо тот, лишившись наследства, был в ярости и жаждал мести, вскоре достигла и ее ушей. Разумеется, она ее опровергла, но с другой стороны, ей не оставалось ничего другого, как отправиться в Египет.
– Ах! – сказала вдовствующая леди Дэвен, когда Эдит пожаловалась ей на все трудности и опасности путешествия, которое она должна совершить в одиночку. – Ах, если это все, то я с удовольствием составлю вам компанию. Я ничего не боюсь, более того, я всегда мечтала увидеть страну, где фараоны угнетали израилитов. Мы отправимся на следующей неделе, и через месяц я надеюсь увидеть моего дорогого Руперта, так же, как и ты, – добавила она, искоса посмотрев на Эдит.
Поскольку слова эти были произнесены в присутствии нескольких других людей, Эдит ничего не оставалось, как их подтвердить. Тем более что так оно и было – она тоже желала увидеть Руперта. В последние годы даже в ее каменном сердце шевельнулось раскаяние. Кроме того, одинокая жизнь наскучила ей. Она также надеялась положить конец скандальным домыслам, что постоянно возникали вокруг ее имени. Как она и предвидела, в скором времени все это грозило вылиться в угрозы и преследования со стороны Дика. Более того, он уже начал шантажировать ее, делая скользкие намеки по поводу неких очень личных писем, которые она написала ему после визита Руперта в Лондон, и в которых весьма откровенно говорилось и про этот самый визит и другие дела, свидетельствующие об их близких отношениях. Все это ускорило ее решение отбыть на Восток в обществе леди Дэвен.
До отплытия из Англии она получила пакет от банкиров покойного лорда, который, как ей устно передал доставивший его клерк, было поручено вручить ей не ранее, чем через месяц после его кончины. Вскрыв конверт, она обнаружила в нем заявление, сделанное по поводу ее самой ее матерью – то самое, на которое ссылался лорд Дэвен. Кроме того, там было два его письма, одно адресованное ей и второе – Руперту. Это второе не было запечатано, чтобы она могла его прочесть.
Письмо, адресованное ей самой, было коротким и в нем говорилось следующее:
«Я дал тебе все, что мог. Прими это богатство как компенсацию за то зло, которое я сотворил, став твоим отцом. В своей слабости я надеялся, что узнав от меня этот факт, ты проявишь к одинокому, нечастному старику хотя бы толику душевного тепла. Ты же, не иначе как раздраженная нашим предыдущим довольно язвительным разговором, заняла иную точку зрения.
С горечью вынужден констатировать, что в спорах я никогда не умел сдерживать язык, и, как ты заметила, ты унаследовала от меня эту слабость. По крайней мере, я не рассчитывал получить от тебя отповедь. Я не виню тебя, однако верно и то, что начиная с того дня я принял для себя решение покончить со ставшим мне ненавистным существованием. Если бы его хоть чуть-чуть подсластила любовь той, кто приходится мне дочерью, я, пожалуй, согласился бы и дальше терпеть физические и душевные страдания, ожидая, когда те закончатся естественным образом. Но судьба распорядилась иначе, поэтому как некоторые древние римляне, которыми я так восхищаюсь, я ухожу с ненавистной сцены в кромешную тьму, из которой когда-то пришел. Прощай. Желаю тебе быть счастливее, чем твой отец.
