Леонсии коснулась щеки Френсиса; и тотчас они
почувствовали, как их словно
пронизало током. И метис-капитан заметил это. Но они
почувствовали еще и то,
чего не мог заметить метис-капитан: сильнейшее
смущение. Они изумленно
взглянули друг на друга и виновато опустили глаза.
Френсис очень быстро и
так громко, что было слышно на другом конце палубы,
стал объяснять, как
действует картушка компаса. Но капитан Трефэзен только
усмехался, слушая
его.
Налетевший порыв ветра заставил Френсиса схватиться за
штурвал. На нем
уже лежала рука Леонсии, и Френсису ничего не оставалось,
как положить свою
руку поверх. И снова оба вздрогнули, и снова капитан
усмехнулся.
Леонсия подняла глаза на Френсиса и тут же в смущении
опустила их. Она
высвободила руку и, давая понять, что урок окончен,
медленно отошла от
штурвала, всем своим видом показывая, что руль и
компас перестали
интересовать ее. Френсис остался в полном смятении: он
понимал, что это
бесчестно, что это предательство, и, невольно взглянув на
Генри, стоявшего к
нему в профиль, мысленно пожелал, чтобы тот не видел, что
произошло. Леонсия
между тем смотрела невидящими глазами на поросший
густым лесом берег,
задумчиво вертя кольцо Генри вокруг пальца.
Однако Генри случайно видел все: он как раз в ту
минуту повернулся к
ним, чтобы сообщить, что на горизонте появился
какой-то дымок. И
метис-капитан заметил это. Он подошел к Генри и с
жестокостью индейца и
беззастенчивостью негра сказал вполголоса:
- Не падайте духом, сэр. У сеньориты доброе сердце,
в нем найдется
место для вас обоих - ведь вы такие благородные
джентльмены.
В тот же миг ему была преподана одна извечная истина:
белые не любят,
когда вмешиваются в их дела; придя в себя, капитан
увидел, что лежит на
спине, от сильного удара о палубу у него ныл затылок, а лоб
- от не менее
сильного удара, который нанес ему Генри.
И тут в капитане заговорила индейская кровь: вне
себя от ярости он
вскочил на ноги, в руке его блеснул нож. Хуан,
желтолицый метис, мигом
оказался рядом, в руке его тоже был нож. Подбежало еще
несколько бывших
поблизости матросов - образовав полукруг, они стали
наступать на Генри; но
тот, с молниеносной быстротой отскочив к борту, ударом
руки снизу выбил из
гнезда железный поручень и, поймав его на лету,
приготовился к самообороне.
Френсис тотчас бросил штурвал и, выхватив
пистолет-автомат, прорвался к
Генри и стал с ним рядом.
- Что он такое сказал? - спросил Френсис своего
родственника.
- Я повторю, что я сказал, - угрожающе произнес
капитан: сейчас в нем
взяла верх негритянская кровь, и он уже искал путь к
компромиссу при помощи
шантажа. - Я сказал...
- Остановись, капитан! - закричал Генри. - Мне
очень жаль, что я
ударил тебя. Замнем это дело. Попридержи язык. Забудь. Мне
очень жаль, что я
тебя ударил. Я... - Генри невольно сделал паузу и
судорожно глотнул: слова
не шли у него с языка. И только потому, что Леонсия
стояла тут рядом,
смотрела на него и слушала, он сказал: - Я... я приношу
свои извинения,
капитан.
- Вы оскорбили меня, - возмущенным тоном заявил
капитан Трефэзен. -
Вы нанесли мне увечья! А никто не имеет права наносить
увечья подданному
короля Георга - да благословит его господь! - без
денежного возмещения.
Услышав это откровенное требование шантажиста,
Генри чуть было не
набросился на него. Но Френсис примирительно положил
руку ему на плечо и
удержал. Совладав с собой. Генри издал нечто вроде
добродушного смешка,
достал из кармана два золотых по десять долларов и, словно
эти деньги жгли
его, сунул их в руку капитану Трефэзену.
- Дешево отделался, - не сдержавшись, вполголоса
пробормотал он.
- Ничего, цена вполне приличная, - заверил его
капитан. - Двадцать
долларов за расшибленную голову вполне приличная цена.
Распоряжайтесь мною,
сэр, я к вашим услугам. Вы, безусловно, джентльмен. За
такую сумму можете в
любое время дать мне по уху.
- И мне, сэр, мне тоже! - широко и
подобострастно осклабившись,
вставил Персиваль, негр из Кингстона. - За такие
деньги, сэр, можете
отлупить меня в любое время. И вообще можете лупить всякий
раз, когда у вас
будут лишние деньги...
На этом происшествию и суждено было закончиться,
ибо тут послышался
крик впередсмотрящего:
- Дым! Пароход прямо за кормой! Через час все уже
знали, что это за
дым и что он означает, так как буксиру "Долорес"
не составило особого труда
нагнать "Анджелику", снова попавшую в полосу
штиля, и теперь со шхуны,
которую отделяло от буксира всего каких-нибудь полмили,
уже можно было
рассмотреть в бинокль его крошечную переднюю палубу,
положительно забитую
вооруженными людьми. И Генри и Френсис сразу узнали
среди них начальника
полиции и нескольких жандармов.
Ноздри старого Энрико Солано раздувались, - он
выстроил своих четырех
сыновей на корме, встал с ними рядом и приготовился
к бою. Леонсия,
терзаемая любовью к Генри и любовью к Френсису, была
больше увлечена
собственными переживаниями, хоть и не показывала виду: она
смеялась вместе
со всеми над жалким суденышком и вместе со всеми
радовалась порыву ветра,
накренившему "Анджелику" на левый борт так, что
поручни ее чуть не коснулись
воды, и погнавшему вперед со скоростью девяти узлов.
Но погода и ветер были в это утро неустойчивы. Лик
лагуны то морщился
от налетавшего ветра, то снова становился гладким, как
стекло.
- К сожалению, должен сообщить вам, сэр, что нам не
уйти от них, -
