поклонились, но не ей, а тому невидимому, от кого исходило
приказание. Один
из них постучал мачете по камню, на котором только что
сидел, потом приложил
к нему ухо и прислушался. Камень этот прикрывал рудную
жилу, тянувшуюся
через всю гору и выходившую в этом месте на
поверхность. А за горой, на
противоположном склоне, в орлином гнезде, из
которого открывалась
великолепная панорама отрогов Кордильер, сидел другой
пеон. Он приложился
ухом к такой же глыбе кварца и отстучал ответ своим мачете.
Затем он подошел
к высокому полузасохшему дереву, стоявшему шагах в шести от
него, сунул руку
в дупло и дернул за висевшую внутри веревку, как звонарь на
колокольне.
Но никакого звука не последовало. Вместо
этого могучий сук,
ответвлявшийся наподобие семафорной стрелки от главного
ствола на высоте
пятидесяти футов, дернулся вверх и вниз, как и подобает
семафору. В двух
милях от него, на гребне горы, ему ответили с
помощью такого же
дерева-семафора. А еще дальше, вниз по склонам, засверкали
ручные зеркала,
отражая солнечные лучи и посредством их передавая
приказание слепого из
пещеры. И скоро вся эта часть Кордильер заговорила условным
языком звенящих
рудных жил, солнечных бликов и качающихся веток.
Энрико Солано, прямой и подтянутый, точно юноша
индеец, скакал вперед,
стараясь возможно выгоднее воспользоваться преимуществом во
времени, которое
давал ему арьергардный бой Френсиса; Алесандро и
Рикардо бежали рядом,
держась за его стремена, тогда как Леонсия и Генри
Морган не слишком
торопились то она, то он непрестанно оглядывались,
чтобы проверить, не
догоняет ли их Френсис. Придумав какой-то предлог, Генри
повернул обратно. А
минут через пять и Леонсия, не менее его тревожившаяся о
Френсисе, тоже
решила вернуться. Но ее лошадь, не желая отставать
от коня Солано,
заупрямилась, встала на дыбы, принялась бить
ногами и, наконец,
остановилась. Леонсия спрыгнула с седла и, бросив поводья на
землю, как это
делают панамцы, вместо того чтобы стреножить или
привязать оседланную
лошадь, пешком пошла назад. Она шла так быстро, что
почти нагнала Генри,
когда он повстречал Френсиса и пеона. А через минуту оба -
Генри и Френсис
- уже бранили ее за безрассудство, но в голосе у
каждого непроизвольно
звучали любовь и неясность, вызывавшие ревность соперника.
Любовь настолько полонила их, что они уже ни о чем не
думали и потому
были буквально ошеломлены, когда из джунглей вдруг
выскочил отряд
плантаторов с ружьями. Несмотря на то, что беглый пеон, на
которого тотчас
посыпался град ударов, был обнаружен в их обществе,
никто не тронул бы
Леонсию и обоих Морганов, если бы хозяин пеона,
давний друг семейства
Солано, оказался здесь. Но приступ малярии, трепавший его
через два дня на
третий, свалил плантатора, и он лежал теперь, дрожа от
озноба, неподалеку от
пылающего нефтяного поля.
Тем не менее плантаторы, избив пеона до того, что он
упал на колени и с
рыданиями стал просить о пощаде, отнеслись рыцарски вежливо
к Леонсии и не
слишком грубо к Френсису и Генри, хотя и связали им руки
назад, перед тем
как подняться по крутому склону к тому месту, где у
них были оставлены
лошади. Зато на пеоне они продолжали срывать свой
гнев с присущей
латиноамериканцам жестокостью.
Однако им не суждено было добраться до места и
привести туда своих
пленников. Радостно вопя, на склоне вдруг появились
жандармы во главе со
своим начальником и Альваресом Торресом. Мгновенно у всех
заработали языки:
в нарастающем гуле голосов тонули вопросы тех, кто
требовал объяснения, и
ответы тех, кто пытался что-то объяснить. А пока длилась
эта сумятица и все
кричали, не слушая друг друга, Торрес, кивнув Френсису и
с победоносной
усмешкой взглянув на Генри, подошел к Леонсии и, как
настоящий идальго,
почтительно склонился перед нею.
- Послушайте! - тихо сказал он, заметив ее
жест, исполненный
отвращения. - Не ошибитесь относительно моих намерений.
Поймите меня
правильно. Я здесь, чтобы спасти вас и защитить от
любой беды. Вы -
владычица моих грез. Я готов умереть ради вас - и умер бы
с радостью, хотя
с еще большей радостью готов жить для вас.
- Я вас не понимаю, - резко отвечала она. - Разве
речь идет о нашей
жизни или смерти? Мы никому не причинили зла. Ни я, ни мой
отец, ни Френсис
Морган, ни Генри Морган. Поэтому, сэр, нашей жизни не может
ничто угрожать.
Генри и Френсис подошли к Леонсии и стали рядом с
нею, стараясь,
несмотря на общий крик и гам, не пропустить ни слова
из ее разговора с
Торресом.
- Генри Моргану, несомненно, грозит смерть
через повешение, -
настаивал Торрес. - Достоверно доказано, что он убил
Альфаро Солано,
родного брата вашего отца и вашего родного дядюшку. Спасти
его невозможно.
Но Френсиса Моргана я мог бы наверняка спасти, если...
- Если - что? - спросила Леонсия, крепко
стиснув зубы, точно
тигрица, схватившая добычу.
- Если... вы будете благосклонны ко мне и выйдете за
меня замуж, - с
невозмутимым спокойствием закончил Торрес, хотя в
глазах обоих гринго,
беспомощно стоявших рядом со связанными руками,
одновременно вспыхнуло
желание убить его на месте.
В порыве искренней страсти Торрес схватил руки
Леонсии в свои, но
прежде метнул быстрый взгляд в сторону Морганов и еще раз
убедился, что они
не могут причинить ему никакого вреда.
- Леонсия, - умоляющим тоном сказал он, - если я
стану вашим мужем,
я, возможно, кое-что смогу сделать для Генри. Мне даже,
может быть, удастся
