Френсис все еще колебался. Энрико стал пространно
уверять его, что
сокровище майя действительно существует, а Леонсия, улучив
минуту, шепнула
ему на ухо:
- Неужели вам так скоро надоело... искать сокровище?
Френсис испытующе посмотрел на нее, потом
перевел взгляд на
красовавшийся у нее на пальце подарок жениха и так же тихо
ответил:
- Разве я могу оставаться здесь, если я люблю вас, а
вы любите Генри?
Он впервые открыто признался ей в любви, и Леонсия
почувствовала, что в
душе ее вспыхнула радость, тотчас сменившаяся, однако,
стыдом: как же может
она считать себя добродетельной, если, оказывается,
способна любить
одновременно двоих? Она взглянула на Генри, словно желая
это проверить, и
сердце ответило ей: "да". Она любила Генри так же
искренне, как Френсиса, и
ей одинаково нравились те черты, которые были у них одинаковыми,
и
по-разному волновали те, которые были разными.
- Боюсь, что мне придется сесть на
"Анджелику" - скорее всего в
Бокас-дель-Торо - и уехать, - говорил между тем Френсис ее
жениху. - А вы
с Энрико отправляйтесь за сокровищем и, если найдете его,
поделите пополам.
Пеон, услышав это, быстро заговорил с отцом на
своем языке, а затем
обратился к Генри.
- Слышишь, что он говорит, Френсис? - сказал
Генри, указывая на
священную кисть. - Тебе придется пойти с нами. Ведь
именно тебя хочет
отблагодарить старик за спасение своего сына. И он отдает
сокровище не нам,
а тебе. Если ты не поедешь, он не прочтет нам ни одного
узелка.
Но побудила Френсиса переменить решение все-таки
Леонсия - она молча,
печально смотрела на него и словно просила взглядом:
"Ну, пожалуйста, ради
меня!"
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Неделю спустя из Сан-Антонио в один и тот же день
выехали в Кордильеры
три разные экспедиции. Первая - на мулах - состояла из
Генри, Френсиса,
пеона и его престарелого отца, а также нескольких пеонов с
плантации Солано.
Каждый пеон вел на поводу мула, нагруженного
продовольствием и снаряжением.
Старый Энрико Солано в последний момент был вынужден
отказаться от поездки
из-за внезапно открывшейся раны, которую он получил
давно, в дни своей
молодости, участвуя в одной из многочисленных революций.
Кавалькада проследовала по главной улице
Сан-Антонио, мимо тюрьмы,
стену которой взорвал Френсис и которую лишь недавно стали
заделывать сами
заключенные. Навстречу экспедиции попался Торрес, который
неторопливо шел по
улице; он только что получил очередную телеграмму от
Ригана и, увидев двух
Морганов во главе целой партии, изумленно воззрился на них.
- Куда это вы направляетесь, сеньоры? - крикнул
Торрес.
Мгновенно, как будто заранее столковавшись и
прорепетировав, Френсис
указал на небо. Генри - прямо в землю, пеон -
направо, а его отец -
налево. Такая неучтивость взбесила Торреса, и он
разразился грубой бранью,
но это только вызвало общий смех, - смеялись даже пеоны,
погонявшие мулов.
Торреса ждал еще один сюрприз. Несколько позже, когда
весь город спал
во время сиесты, он увидел Леонсию и ее младшего брата
Рикардо верхом на
мулах; за ними на поводу шел третий мул, явно нагруженный
снаряжением для
лагеря.
Третьей экспедицией была экспедиция самого Торреса, и
народу в ней было
не больше и не меньше, чем в экспедиции Леонсии,
ибо состояла она
всего-навсего из самого Торреса и некоего Хосе Манчено -
известного в тех
местах убийцы, которого Торрес по каким-то соображениям
избавил от страшной
смерти в Сан-Хуане. Однако, когда Торрес затеял эту
экспедицию, у него были
куда более обширные планы, чем это могло показаться. Почти у
самого подножия
Кордильер обитало странное племя кару. Оно вело свое начало
от рабов-негров,
бежавших из Африки, и рабов-караибов с Москитового Берега,
осевших здесь и
женившихся на женщинах, которых они похищали из долины, и на
беглых, как они
сами, рабынях. Эта единственная в своем роде колония,
обосновавшаяся между
верхними Кордильерами, населенными индейцами, и
собственно Панамским
государством в долине, сумела сохранить почти полную
независимость. Позже,
когда в эту колонию влились беглые каторжники-испанцы,
произошло уже
окончательное смешение рас и племен, и обо всем народе
кару пошла такая
дурная слава, что, не будь тогдашнее правительство по горло
занято всякими
политическими махинациями, оно непременно послало
бы войска, чтобы
уничтожить этот рассадник порока. Вот в этом-то рассаднике
порока и родился
Хосе Манчено от испанца-отца, убийцы по профессии, и
метиски-матери,
занимавшейся тем же. И сюда-то и вез Хосе Манчено
Альвареса Торреса для
того, чтобы тот мог выполнить приказ, исходивший из
уолл-стритовской конторы
Томаса Ригана.
- Ну, и повезло же нам, что мы с ним встретились, -
заметил Френсис,
указывая Генри на последнего жреца племени майя, ехавшего
впереди них.
- Да, но уж очень он дряхлый, - сказал Генри. - Ты
только посмотри
на него!
Старик, ехавший впереди, все время перебирал священную
кисть и что-то
бормотал про себя.
- Будем надеяться, что старикан не искрошит ее,
- от всей души
пожелал Генри. - Можно было бы, кажется, прочесть
один раз указания и
запомнить их, а не теребить без конца кисть.
Они выехали из зарослей на поляну - по всей
вероятности, кто-то
вырубил здесь джунгли и заставил их отступить. Отсюда
открывался вид на
далекую гору Бланке Ровало, вырисовывавшуюся на фоне
залитого солнцем неба.
Старый индеец остановил своего мула, провел пальцем по
нескольким волокнам
