мумию.
Он надвинул на лоб старинный шлем и сказал:
- Хоть солнце и низко стоит на небе, но оно жжет
мне голову, как
кислота.
- А мне желудок точно кислотой жакет от голода, -
признался Френсис.
- В этой долине кто-нибудь живет?
- Право, не знаю, сеньор, - ответил Торрес. - Из
донесения Мендозы
известно только, что они оставили да Васко и его отряд
погибать здесь жалкой
смертью и никто на свете не видел больше ни его, ни его спутников.
Вот все,
что я знаю.
- Похоже, что здесь можно найти чем
подкормиться... - начал было
Френсис, но тотчас перебил сам себя, увидев, что Леонсия
срывает с куста
какие-то ягоды. - Послушайте, Леонсия! Прекратите это
сейчас же! И так у
нас полно забот, а тут еще возись с отравившейся красавицей.
- Они совершенно безвредны, - сказала она,
спокойно продолжая есть
ягоды. - Вы же видите - их клевали птицы.
- В таком случае прошу прощения и присоединяюсь к
вам, - воскликнул
Френсис, напихивая рот сочными ягодами. - А если бы мне
удалось поймать
птиц, которые ими лакомились, я бы их тоже съел.
К тому времени, когда они несколько утолили муки
голода, солнце было
уже совсем низко, и Торрес снял с головы шлем да Васко.
- Придется здесь заночевать, - сказал он. - Я
оставил свои ботинки в
пещере с мумиями, а старые ботфорты да Васко потерял, пока
плавал. Мои ноги
все изранены, но тут много сухой травы, из которой я могу
сплести сандалии.
Пока Торрес мастерил себе обувь, Френсис развел костер
и собрал большую
кучу хвороста, чтобы поддерживать огонь, ибо, несмотря
на близость к
экватору, в горах на такой высоте ночью бывает холодно.
Френсис еще не
кончил собирать хворост, а Леонсия, свернувшись в клубочек
и положив голову
на согнутую руку, уже спала крепким сном. Тогда он сгреб в
кучу мох и сухие
листья и заботливо подложил их под бок Леонсии, куда не
достигало тепло от
костра.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Долина Затерянных Душ. Рассвет. Большой дом
посреди деревни, где
обитает племя Затерянных Душ. Дом этот внушительных
размеров: восемьдесят
футов в длину, сорок в ширину и тридцать в высоту,
глинобитный, с двускатной
соломенной крышей. Из дома с трудом выходит жрец Солнца -
древний старик,
еле держащийся на ногах; на нем длинный хитон из грубого
домотканого холста,
на ногах сандалии; старое, сморщенное лицо индейца несколько
напоминает лица
древних конкистадоров. На голове у него забавная золотая
шапочка, увенчанная
полукругом из полированных золотых лучей. Это, несомненно,
должно изображать
восходящее солнце.
Старец проковылял через поляну к большому полому
бревну, висевшему
между двумя столбами, покрытыми изображениями животных и
разными знаками.
Взглянув на восток, уже алевший от зари, и убедившись, что
не опоздал, жрец
поднял палку с мягким шариком на конце и ударил по бревну.
Как ни слаб был
старик и как ни легок его удар, полое бревно загудело и
загрохотало, точно
далекий гром.
Жрец продолжал размеренно ударять по бревну - и
из всех хижин,
окружавших Большой дом, уже спешили к нему Затерянные
Души. Мужчины и
женщины, старые и молодые, с детьми и грудными младенцами
на руках, - все
явились на зов и обступили жреца Солнца. Трудно было
представить себе более
архаическое зрелище в двадцатом веке. Это были, несомненно,
индейцы, но лица
многих носили на себе следы испанского происхождения. Иные
казались самыми
настоящими испанцами, другие - типичными индейцами.
Большинство же
представляло собой помесь этих двух рас. Однако еще
более странной, чем
лица, была их одежда - мало чем примечательная у женщин,
одетых в скромные
длинные хитоны из домотканого холста, и весьма
примечательная у мужчин, чей
наряд из той же ткани был комичным подражанием костюмам,
какие носили в
Испании во времена первого путешествия Колумба.
Некрасивые и угрюмые были
эти мужчины и женщины, что часто наблюдается у племен,
где приняты браки
между родственниками, - словно отсутствие притока свежей
крови лишает их
жизнерадостности. Отпечаток вырождения лежал на всех -
на юношах и на
девушках, на детях и даже на грудных младенцах - на
всех, за исключением
двоих: девочки лет десяти, с живым, сообразительным
личиком, выделявшимся,
точно яркий цветок, среди тупых физиономий Затерянных Душ;
и старого жреца
Солнца, со столь же незаурядным лицом - хитрым, коварным,
умным.
Пока жрец бил по гулкому бревну, все племя
выстроилось полукругом,
повернувшись лицом на восток. Едва только диск
солнца показался над
горизонтом, жрец приветствовал его на своеобразном
староиспанском языке и
трижды поклонился ему до земли, а все остальные пали ниц.
Когда же солнце
полностью вышло из-за горизонта и засияло на небе, все
племя, по знаку
жреца, поднялось и запело радостный гимн. Церемония была
окончена, и народ
уже собирался расходиться, как вдруг жрец заметил струйку
дыма на другой
стороне долины. Он указал на нее нескольким юношам.
- Этот дым поднимается из Запретного Места Ужаса,
куда не разрешено
ступать никому из нашего племени. Это, верно, какой-нибудь
дьявол, посланный
врагами, которые вот уже сколько веков тщетно разыскивают
наше убежище. Его
нельзя выпускать живым - он выдаст нас. А враги эти могущественны,
и они
непременно нас уничтожат. Ступайте убейте его, чтобы нас
потом не убили!
Около костра, в который всю ночь подбрасывали
хворост, спали Леонсия,
Френсис и Торрес, - последний в своих новых, сплетенных из
травы сандалиях
и в шлеме да Васко, низко надвинутом на лоб, чтобы не
простудиться от росы.
