– Жизни, – пробормотал я. – Джейкобу нужна твердость характера, чтобы противостоять жизни. Как и любому другому ребенку.
Лори всем телом подалась вперед и взяла меня за руку.
13
179 дней
После катастрофы, которой стал для нас арест Джейкоба, каждый день оказался проникнут напряженным ожиданием, и это было невыносимо. В нас поселилось постоянное глухое беспокойство. В каком-то смысле недели, последовавшие за арестом, были даже хуже, чем сам арест. Думаю, мы все считали дни. Суд над Джейкобом был назначен на 17 октября, и эта дата висела над нами дамокловым мечом. Казалось, будущее, которое мы раньше, как и все, мерили продолжительностью наших жизней, теперь имело четко обозначенный конец. Что будет после суда, не получалось представить. Всё – вся наша вселенная – заканчивало свое существование 17 октября. Нам оставалось лишь отсчитывать 179 дней. Это то, чего я не понимал, когда еще был как вы, когда со мной еще ничего не случилось: насколько легче переживать крупные события, чем подвешенное состояние между ними, отсутствие событий, ожидание. Драматические события вокруг ареста Джейкоба и предъявления ему обвинения в суде при всей их кошмарности промелькнули и остались позади. По-настоящему тяжело стало, когда на нас никто уже не смотрел, когда потянулись эти долгие 179 дней. Ничем не занятых дней в тихом доме, когда тревога безмолвно одолевала нас. Остро ощущающееся время, тяжесть утекающих минут, головокружительное, сумасшедшее ощущение, что дни одновременно тянутся слишком долго и летят слишком быстро. В конце концов мы уже с нетерпением ждали суда, потому что не могли больше выносить неизвестности. Это было как дежурство у постели умирающего.
Однажды вечером в мае – это было на 28-й день после ареста, до суда оставался еще 151 день – мы все втроем сидели за ужином.
Джейкоб был мрачен. Он редко отрывал глаза от тарелки. Жевал он шумно, как маленький ребенок, хлюпая и причмокивая, – эта привычка осталась у него с детства.
– Я не понимаю, почему мы должны делать это все каждый вечер, – буркнул он угрюмо.
– Что именно?
– Ну, устраивать совместный ужин, как будто у нас гости или еще что-нибудь. Нас же в доме всего трое.
Лори – не в первый уже раз – принялась объяснять:
– На самом деле все очень просто. Это то, что делают все семьи. Они вместе садятся за стол и ужинают.
– Но здесь же только мы.
– И что?
– И то, что ты каждый вечер тратишь кучу времени на готовку для трех человек. Потом мы садимся и минут за пятнадцать все это съедаем. А после нам приходится тратить еще большую кучу времени на то, чтобы все убрать, чего нам не пришлось бы делать, если бы ты каждый вечер не устраивала из этого целое представление.
– Не преувеличивай. Не замечала, чтобы лично ты так уж усердно занимался уборкой.
– Мам, дело не в этом. Это пустая трата времени. Можно было бы просто поесть пиццы или заказать навынос китайской еды, и тогда через пятнадцать минут мы все были бы свободны.
– А я не хочу, чтобы через пятнадцать минут мы все были свободны. Я хочу насладиться ужином в кругу своей семьи.
– И тебе в самом деле нравится тратить на это час времени каждый вечер?
– Я предпочла бы два часа. Но час – это все же лучше, чем ничего.
Она с улыбкой глотнула воды.
– Мы никогда раньше не устраивали из ужина шоу.
– А теперь устраиваем.
– Мама, я знаю, зачем на самом деле ты это делаешь.
– Да? И зачем же?
– Чтобы я не впал в депрессию. Ты считаешь, что, если каждый день устраивать мне семейный ужин, мое дело просто улетучится.
– Нет, я определенно так не считаю.
– Это хорошо, потому что оно никуда не денется.
– Я просто хочу, чтобы мы все могли хотя бы ненадолго о нем забыть. Всего на один час в день. Неужели это такое уж преступление с моей стороны?
– Да! Потому что это не действует. От этого только хуже. Чем больше ты пытаешься делать вид, что все совершенно нормально, тем больше это напоминает мне о том, что все абсолютно не нормально. Ты только посмотри на все это! – Он взмахнул руками, имея в виду старомодный, в лучших традициях домашних ужинов, стол, который накрыла Лори: куриная запеканка с овощами, салат из зеленой фасоли, лимонад и массивная цилиндрическая свеча в качестве украшения в середине. – Это имитация нормальности.
– Как гигантская креветка, – подал голос я.
– Ч-ш-ш, Энди. Джейкоб, чего ты от меня хочешь? Я никогда раньше не была в такой ситуации. Что в твоем понимании должна делать в подобных обстоятельствах мама? Скажи мне, и я это сделаю.
– Не знаю. Если ты хочешь, чтобы я не впадал в депрессию, корми меня колесами, а не… куриной запеканкой.
– Боюсь, мои запасы колес временно иссякли.
– Джейк, – произнес я, отрываясь от еды, – попроси у Дерека, может, он тебя снабдит.
– Энди, очень смешно. Джейкоб, а тебе никогда не приходило в голову, что я каждый вечер готовлю ужин и не позволяю тебе есть ни перед телевизором, ни стоя на кухне прямо из пластикового контейнера, ни играть в компьютерные игры вместо ужина не ради тебя, а ради себя самой? Такое тебе в голову никогда не приходило? Мне все это тоже нелегко дается.
– Потому что ты не веришь, что мне удастся отмазаться.
– Нет.
Зазвонил телефон.
– А вот и да! Это же дураку понятно. Иначе ты не стала бы вести себя так, как будто у меня на счету каждый ужин.
– Нет, Джейкоб. Это потому, что я хочу быть с семьей. В трудные времена семьи именно так и поступают. Они сплачиваются, поддерживают друг друга. Не все и не всегда делается ради тебя, представь себе. Мне иногда тоже нужна твоя поддержка.
На мгновение повисло молчание. Отповедь Лори, казалось, ничуть не смутила Джейкоба с его зацикленным на себе подростковым нарциссизмом; он просто не нашелся с ходу, как ее отбрить.
Телефон прозвонил снова.
Лори бросила на Джейкоба взгляд, в котором явственно читалось «то-то же», – брови изогнуты, подбородок вскинут – и поднялась, чтобы подойти к телефону, торопясь снять трубку до четвертого звонка, на котором включался автоответчик.
Джейкоб насторожился. С чего вдруг мама решила подойти к телефону? Наученные горьким опытом, мы уже давно перестали брать трубку. Джейкоб мог быть совершенно точно уверен, что звонят не ему. Все его друзья отвернулись от него. Да он и раньше-то практически не пользовался домашним телефоном. Считал этот способ связи навязчивым, неудобным, архаичным, неэффективным. Если кто-то из друзей хотел поговорить с Джейком, они просто писали ему сообщение или заходили на «Фейсбук». Новые технологии были удобнее, поскольку не требовали душевной близости. Печатать Джейку было проще, чем говорить.
