– Ну конечно, плох. Или, если угодно, хорош недостаточно. Но что-то такое со мной случилось, когда я его писала, что-то очень важное для меня, и поэтому я пишу дальше. Стараюсь, чтобы каждая следующая книга была лучше.
– Где грань между писателем и графоманом?
– Не знаю. Может быть, в наличии таланта как раз. Или в том, что графоман доволен собой, а писатель – нет. Меня скорее волнует грань между плохим писателем и хорошим.
– И где же она?
– Честно? Не имею ни малейшего понятия.
– Как вы по прошествии времени смотрите на этот пассаж: «Андрей спал и ничего не видел, а она не сразу поняла, что происходит – сначала они проехали короткий мост через какую-то небольшую речку, где было тихо и пусто, и она вообще не обратила на него внимания – мост и мост, тем более что сразу за ним дорога была замечательная – несколько километров чудесного, безлюдного леса, они тоже ужасно устали от напряжения, от которого невозможно было отделаться, проезжая населенные пункты, и так же, как мы, радовались всякой передышке; а как только лес закончился, начались поля – деревень здесь не было (были, вмешался Андрей, просто чуть в стороне от трассы – не важно, закричала она тут же, ты вообще спал, дорога была пустая, и было темно, просто поле, и все – хорошо, просто поле, согласился он, там километр от силы до моста, он освещен, ты могла увидеть – не могла, до моста еще было далеко, дорога была темная, и потом, я подумала, может, она больная, она шла прямо по дороге, посередине, я чуть ее не сбила!) – и посреди этих полей свет фар вдруг выхватил из темноты человеческую фигуру; Наташа резко ударила по тормозам, из-за тяжелого прицепа пикап занесло, но она справилась и не вылетела с дороги». Не кажется вам ли оно чрезмерно перегруженным? Чехов призывал к простоте…
– Вы как будто всерьез решили рассорить меня с Чеховым, не выйдет. Знаете, я страшно не люблю, когда фразы вырезают из контекста и кладут на стол под лампу, это всегда делает художественный текст беззащитным. При этом я понимаю, о чем вы. В свое время мне здорово вломили за эти длинноты и отсутствие точек, так что при переиздании «Вонгозера» я даже добавила их немножко – точек, не длиннот. И все же эта книга написана как монолог, внутренний монолог очень испуганной женщины. Поток сознания, если хотите. К этому приему можно относиться по-разному, но временами он вполне оправданная альтернатива простоте: пойдемте у Фолкнера спросим, например, или у Джойса. А лучше пускай они с Чеховым спорят напрямую, нам с вами в споре великих делать нечего.
– С Чеховым я вас рассорить не хочу. Сформулирую иначе: вы сейчас стали бы так писать?
– Чем мне нравится писательская профессия – правил нет. Ты волен выбирать любые средства, любые приемы. Нет, серьезно, абсолютно любые. Так что если мне когда-нибудь это понадобится, я напишу предложение длиной в целую страницу. Или в две. А может, наоборот, после каждого слова буду ставить точку. Сделаю на полях рисунки, начну с конца и закончу началом, заставлю героев говорить на несуществующем языке и не дам читателю словаря, позволю себе переврать любые реальные события, буду приукрашивать, передергивать, выбирать самые дикие метафоры, нарушу правила орфографии и пунктуации или даже придумаю новые слова. Вы цитировали Воннегута, и я с ним согласна: нет смысла стараться ублажить всех читателей сразу, не думай об этом вообще, просто сядь и пиши.
– Как роман «Вонгозеро» вышел на международный рынок?
– Очень просто, мне повезло. Мы все время говорим про удачу, да? Про стечение обстоятельств. Мои сложились вот как: прежде издателя у меня появился литературный агент. Я только-только закончила дебютный роман, который в сети прочитали те самые две тысячи человек, получила первое издательское предложение на сумму, которую зарабатывала за три дня, удивилась и отправила рукопись в литературное агентство «Банке, Гумен & Смирнова». А они вдруг ответили: привет, Яна, не отдавайте пока никому, сейчас все сделаем. И делают до сих пор. Наташа Банке и Юля Гумен давно уже не просто агенты, они друзья, которые на моей стороне всегда, хорошо у нас дела или плохо, а бывало всякое. Может, другой маршрут рано или поздно привел бы в ту же точку, но по дороге я точно потеряла бы втрое больше крови. Агенты берут на себя то, что автору неловко и трудно делать самому: они его продают. Для человека, которому сильнее всего хочется тихо сидеть дома и писать, это бесценно.
– Опять вы о стечении обстоятельств. Ну, стало быть, вам суждено было стать «международным писателем»?
– Вы опять путаете карму и стечение обстоятельств. Я не понимаю, что значит «суждено», речь вообще не об этом. Я написала несовершенный, но все же довольно яркий дебютный роман, и мне посчастливилось встретить людей, которые поверили в него, и потому судьба его сложилась удачнее, чем могла бы.
– И сразу такой вопрос вдогонку: а молодые авторы могут надеяться на поддержку агентства, которое вас так классно раскрутило?
– А я, по-вашему, каким была автором? Литературных агентов в России единицы, и в портфеле у «Банке, Гумен & Смирновой» не только признанные мэтры вроде Шишкина, Петрушевской, Водолазкина и Степновой, он то и дело пополняется новыми именами. Но возьмут вас, конечно, только если вы сами по себе чего-то стоите.
– Почему «Кто не спрятался» вышел во Франции раньше, чем в России?
– Странно, правда? Но в каждой стране дела у книг в самом деле складываются по-своему. Не знаю, от чего это зависит: от совпадения текста с читателем, от переводчика, от издателя. Я три романа написала всего, мне трудно пока судить. В Швеции, например, на «Вонгозеро» вышло примерно пять рецензий, три из которых были про Путина. В Чехии был ужасный перевод, а в Словакии – отличный (я прочла оба). В Литве роман стал бестселлером, а на английском «Амазоне» уже полгода пылится один экземпляр, и я скоро сама его куплю, наверное. Дома, в России, мы с каждой книгой начинали сначала, с разными издателями, и то, что «Кто не спрятался» вышел у Елены Шубиной – в общем-то, чудо и большая удача. Русская литература строга, и жанровому писателю надо здорово поднажать, чтобы к нему отнеслись всерьез. А во Франции как-то сразу все легко получилось. Критики оказались добры, читатели – великодушны. Мой французский издатель выпустил все три моих романа подряд, пулеметом, с интервалом в год, и «Кто не спрятался» начали переводить на следующий день после того, как я закончила рукопись. Справедливости ради надо сказать, что французы вообще любят русские книги, много переводят и читают. Мы хорошо совместимы, у нас какая-то взаимная химия. Ну, и переводчица у меня потрясающая. Кто знает, вдруг ее перевод просто лучше оригинала.
– И опять звучит некий… фатализм, что ли. И я с чистой совестью еще раз спрошу: вам суждено было «зацепить» сердца миллионов людей?
– Поверить не могу, что мы опять говорим про «суждено». Давайте уже вместе заглянем в «Википедию» и почитаем про карму и фатализм – и чем они отличаются от удачи. Это противоположные понятия, честное слово. С миллионами вы тоже, к слову, погорячились, миллионы я точно пока не зацепила. Но я еще поднажму, конечно.
