– Что вы имеете в виду под содержательностью?
– Ничего, кроме этого слова. В книге много всего. Роман однозначно понравится многим, его хвалят, и по делу. Очень много было вложено туда всякого разного. И при этом: не весь собранный материал обработан.
– А как собирался материал? Устное творчество оно же нигде не задокументировано.
– Я не археолог, я ничего не раскапывал, я разговаривал с теми, кто раскапывал. Кстати, археологи эпох – очень интересные люди, потому что выпускают монографии, которые не содержат теоретических выводов, а просто описывают найденное. Потом эти находки датируются, сравниваются с другими находками. Вот нашли вы туфельку кожаную, посмотрели, где примерно такую же нашли, как датировали. Все это датирование – плюс-минус 300 лет. Очень много времени провел в разговорах с историками. Работал на нескольких фильмах, и на каждом был историк-консультант – я, если хотите, воспользовался служебным положением. Историку можно было любые вопросы задать, и он с удовольствием, с наслаждением отвечал. В кино нет исторической достоверности. В кино показывают выдуманный мир. С книгами иначе.
– Для вас как для писателя важно соблюдать историческую достоверность?
– Мне важно, чтобы была правда: если бьют, то больно; если один раз тебя мечом ударили, то ты упал. Возьмите пятикилограммовую палку, попытайтесь ею помахать – и все сразу станет ясно. Та история, которую мы придумали для себя, потребляем ее в виде фильмов – она, конечно, вся, мягко говоря, утрированная. Все, на мой взгляд, было по-другому. Вот я и пытался что-то такое нутряное, извините за пафос, выразить. Понимание приходит только через практику, нет никакого другого способа. Историк, который работал на «Викинге»
[381], сказал, что навоз – это идеальный консервант (вот почему, когда мы раскапываем слои, то находим то, что находим: кожу, бересту, сохранившиеся металлы). На улицах было так много навоза, что женщины в обморок падали от запаха. Это метафора. Но метафора близкая правде. Я за правду.
– Когда текст отпущен, когда он вам уже не принадлежит, когда он сам по себе, что вы чувствуете? Облегчение, быть может?
– Текст мне надоел. У меня аллергия на весь этот исторический материал. Я его в июне 2018 года закончил. Всё, до свидания.
– Вы не будете возвращаться к материалу, которого собрано больше, чем вошло в книгу?
– А зачем к нему возвращаться? Есть другие темы, тоже интересные.
– Откуда приходят идеи писать, как вы считаете?
– Не знаю.
– Нил Гейман сказал интересную, на мой взгляд, вещь: «Идеи приходят от совмещения не очень совместимых вещей».
– Теоретически он прав. От конфликта противоположных стихий рождается идея, впечатления. Но на самом деле я не знаю, откуда приходят идеи. Однажды Эйнштейна спросили: «Вы записываете свои идеи?», а он ответил: «Идеи приходят редко, я их все запоминаю».
– О чем роман «Финист – ясный сокол»?
– О современных конфликтах. Проблематика вся современная, и конфликты перед персонажами стоят не те, а эти – наши, современные. Читатель ждет ответы на сегодняшние, злободневные вопросы. О чем бы вы ни читали, все равно ищете ответы на сегодняшние вопросы.
– Ответы на какие вопросы вы пытались найти в своей новой книге?
– На много вопросов. Сегодня один вопрос беспокоит, завтра – другой. Книжка долго делается, проживаешь ее, входишь одним человеком, выходишь другим, она тебя меняет. Это как отцовство, как дети.
– Дети рождаются, чтобы мы у них чему-то научились?
– Да, с ними возникает комплекс сложных отношений, которые нельзя просто описать. Одних больше любишь, других – меньше, и наоборот. Аналогия с детьми мне кажется удачной.
– Помните момент, когда вы захотели стать писателем?
– Это было давно, лет в 12–13. У меня выбора не было, я «в книжном шкафу» рос, все в семье были учителями русского языка и литературы. Поэтому я точно помню, что в седьмом классе уже писал.
– С того момента, как вы начали писать, до первой опубликованной книги прошло довольно много времени. Как вы с отчаянием боролись? Ведь результат пришел спустя много лет.
– В какой-то момент я просто забил на то, что у меня еще нет опубликованных книг, и занялся другими вещами. Тогда перед всеми нами открылись другие виды – мы увлеклись буржуазным капитализмом и его «ништяками», которые увидели в видеосалонах. За этой мечтой из видеосалонов мы все и устремились, воплотили ее. А потом я испугался, что ни хрена не сделал в своей жизни, решил, что надо вернуться к старой идее. Я вышел из тюрьмы
[382], мне было 29 лет. В 30 начал что-то карябать. В тюрьме написал какие-то полрассказика и потом не забыл про это. В тюрьме я вообще очень сильно духовно продвинулся.
– Но у вас была уверенность, что все получится?
– Не было. Какая может быть уверенность? Это большое серьезное дело, у меня с трудом шло. Первые две книжки были плохие, роман написал с третьего раза.
– Помните, вы сказали мне: «Бетонная задница – это важная мышца писателя»? Сильно ли вы прокачались с момента нашей беседы в 2017 году?
– Да, мышцу эту я подкачал. Впрочем, «бетонная задница» мне досталась по наследству. Отец был очень терпеливым человеком. Терпение – это благой дар, у меня оно есть.
– Этот навык тренируется?
– Да. По этой части я чемпион страны! Ужасные эксперименты вытворял в свое время. Например, лет в 15–16 у меня была идея, что я могу спать через ночь. Тогда у меня были подвижки, интерес к сверхчеловеческому. Всегда собой гордился, что весь такой тренированный, начитанный. Меня страшно распирало.
– Если посмотреть на себя того времени, какие эмоции вызывает этот человек?
– Нормальные, я ни о чем не жалею. Я сделал все, что мог. Это мне греет душу, время зря не потерял.
– В писательстве для вас нет компромиссов – ну вот этого «и так сойдет». Где тот самый критерий качества? В какой момент вы понимаете, что текст получился? И когда перестаете переписывать, переделывать? Процесс ведь по сути бесконечный.
– Нет, не бесконечный. Должен быть конец. Бесконечно переделывают только графоманы. Профи, во-первых, ничего не переписывают. Лично я ничего не переписываю, сделаю две косметические правки, и все. Я иногда преподаю в школе литературное мастерство и говорю своим студентам: «Ребята, пишите план, а потом по нему историю». Никто из новичков не умеет писать план и не любит этого делать. Но по плану легче работать.
