Феона бросил беглый взгляд на рябую и наглую физиономию Тихона.
– Раб Божий, кого ты перевозил ночью на другой берег?
– Да боярина какого-то, – охотно ответил перевозчик, снимая с головы свой гречневик. – Пришел еще до третьих петухов. Взашей растолкал, с печи согнал. Зато потом и расплатился щедро! А нам что? Денежка, она лишней не бывает!
– Расскажи, как выглядел твой ночной гость?
– А чего же, рассказать можно, – согласно кивнул Тихон, – только вот чернец Маврикий обещал заплатить за рассказ! Даром, что ли, столько верст топал?
Феона холодно посмотрел на мужика и, не меняя голоса, ответил:
– Если Маврикий обещал, пусть тебе и платит!
Лицо Маврикия вытянулось и приобрело печальное выражение.
– Я же, – продолжил Феона, – сейчас прикажу поднять тебя на дыбу и всыпать пару «горячих», чтобы не скрывал от следствия важные сведения.
Наглость Тихона после этих слов исчезла стремительно. Он упал на колени, горько причитая и заливаясь притворными слезами:
– Не погуби, отче! У меня детишек семеро и жена на сносях. Все скажу, ничего не утаю!
– Ну так и говори! – нетерпеливо отмахнулся монах, глядя на представление, устроенное Тихоном.
– А чего говорить-то? Ночь была. Темно! Не видно ни зги. Епанчу вот запомнил. А еще у него рожа тряпками замотана. Жуть! Словно на тебя бабайка
[140] из леса смотрит!
– Ну а выглядел как? Конь какой?
– Конь хороший! Белый такой. Дорогущий, наверно? А сам, злодей, росточка небольшого. На пару вершков меня повыше будет. Плечи широкие и ручищи как у «шишки» бурлацкого. Вот и все! Истинный крест, более ничего не знаю, отче!
– Не густо! – разочарованно пожал плечами отец Феона.
– Вот кольцо еще помню, – задумчиво произнес Тихон, – про кольцо надо иль нет?
– Давай, – встрепенулся Феона, – что за кольцо?
Тихон напрягся, вспоминая события ночи.
– Антихрист этот, когда расплачивался со мной на том берегу, перчатку снял. Тут я его и увидел. Кольцо большое. Золотое, а по золоту черное солнце процарапано с лучами, одни из которых прямые, а другие ломаные, и еще буквы нерусские. Но буквы я не запомнил.
Услышав слова перевозчика, отец Феона пришел в возбужденное состояние. Он вытащил из-за сапога свой нож и кончиком лезвия начертил на песчаной дорожке круг с чередующимися прямыми и ломаными лучами, исходящими из него, а в середину поместил простой крест с монограммой из трех латинских букв HIS.
– Так? – спросил он у Тихона, указав на чертеж.
– Похоже, – охотно согласился тот, разглядывая рисунок, – только у него снизу еще три гвоздя были, а у тебя, отче, нет!
– Понятно, – кивнул головой Феона, – ты можешь идти домой. О нашем разговоре лучше помалкивай!
– Знамо дело! – засуетился Тихон, кланяясь. – Я – могила! Спаси Христос, отче!
Минуту спустя он уже бежал в сторону Коромыслова, семеня своими короткими ногами по раскисшей от ночного дождя дороге и проклиная тот час, когда в его избу постучал ночной гость со своим заманчивым предложением.
Отец Илларий подошел к стоявшему в задумчивости Феоне и, глядя на рисунок, спросил:
– Что это, отче?
– Jesum Habmus Socium, – ответил он, стирая рисунок носком сапога. – «С нами Бог». А это значит, отец наместник, в нашем деле объявились иезуиты!
Глава 12
Ночью отец Феона увидел тот же сон. Суздаль. Покровский женский монастырь. Он с грудным младенцем на руках по подземному ходу пробирается в монастырскую колокольню.
Входная дверь колокольни оказалась закрыта снаружи на амбарный навесной замок. К счастью, скобы кованых решеток на окнах первого этажа были посажены не на цемент, а на известковый раствор, который от времени просто рассыпался. Двумя мощными ударами ноги Феона выбил решетку одного из них, выходящего на восток, и, протиснувшись сквозь узкую бойницу, съехал вниз по обледенелой амбразуре, бесшумно приземлившись в неглубокий сугроб, наметенный у колокольни. Он сознательно вылез через тот проем, который находился в противоположном направлении от усыпальницы, рассчитывая, что в воинственном запале запорожцы ринутся на штурм и никто при этом не захочет стоять на морозе в бессмысленном охранении, когда другие будут разживаться чем-то очень нужным, возможно, ценным и безусловно в хозяйстве полезным. Расчет оказался верным. Шум, произведенный им, не был услышан галдящими и попусту палящими в небо казаками. Держа ребенка в левой руке, а пистолет в правой, он на всякий случай огляделся и, не увидев рядом противника, стремительно преодолел расстояние в десяток шагов под защиту трех старых лип, стоявших в ряд на монастырском дворе. В следующее мгновение он буквально сросся с их стволами, так и оставшись никем не замеченным.
Осмотревшись вокруг, Феона сразу понял, что идти к Приказной палате, как советовала игуменья Ольга, значило сейчас лезть на рожон с заведомо непредсказуемыми последствиями. Черкасы организовали что-то вроде казачьего круга как раз между колокольней и приказом. Было их там никак не меньше десятка. Они орали как заполошные, ругались между собой, хватались за сабли и все время порывались куда-то бежать, что-то ломать и кого-то резать. Вскоре выяснилась и вероятная причина их чрезмерно возбужденного состояния.
Два дюжих запорожца, словно мешок брюквы, заволокли в Приказную палату раненого князя Ивана Шуйского. Следом туда же с гордо поднятыми головами прошли игуменья Ольга и царица Мария. Нетрудно догадаться, что, не найдя среди пленных младенца, рассерженные запорожцы собрались перевернуть весь монастырь вверх дном и, значит, рано или поздно они должны были найти ненадежное убежище Феоны. Летом отчасти можно было надеяться на густую зелень растений, но зимой не было и этой возможности. Понимая, что каждая минута промедления увеличивала шансы противника на успех и уменьшала его шансы на жизнь, Феона, прикрываясь кустами волчьего лыка, тенью пронесся к восточным воротам монастыря, очень рассчитывая найти их неохраняемыми. Увы, его надеждам не суждено было сбыться. Около ворот прохаживались трое караульных. Причем были это уже не черкасы, а литовские мушкетеры. Бойцы, может быть, и не самые умелые, но зато исключительно дисциплинированные. Ждать, что они возьмут и бросят свой пост, не приходилось. Пока Феона прикидывал шансы, не поднимая шума, уложить всех троих, к ним неспешным шагом подошли еще двое, а пять мушкетеров шансов не оставляли уже никаких.
Сбоку тихо скрипнула дверь ближней к нему деревянной избы-кельи, больше четырех десятков которых плотно выстроились вдоль монастырских стен. Феона резко обернулся, направив взведенный пистолет на источник звука.
– Ишь ты! Неужто стрельнешь? – услышал он тихий насмешливый женский голос.
