Времени для раздумий больше не было. Феона быстрым шагом вышел из тени, выставив пистолеты перед собой. Выстрел, и первый пистолет дал осечку, вхолостую рассыпав по полке сноп ярких искр. Следом наступило мгновение, равное бесконечности. Выстрел, и второй пистолет оказался безупречен. Пуля ударила под кадык, чуть выше рукоятки грудины. Гайдамака с силой отбросило на возок, с которого он уже мертвым сполз на снег, оставляя за собой продолговатый кровавый след. Одним отлаженным движением, убрав ставшие бесполезными пистолеты за пояс, Феона выхватил из ножен саблю и, раскрутившись на месте, ударил не успевшего ничего сообразить возницу. Сабля со свистом рассекла воздух. Раздался противный чавкающий звук. Мощный удар отрубил вознице нижнюю челюсть, почти отделив голову от остального туловища. Он забился в предсмертных судорогах и, свесившись на бок, завалился в сугроб, из которого на высоту трех локтей
[151] ударил фонтан горячей черной крови, при этом ноги убитого продолжали шевелиться, точно он все еще пытался куда-то уползти от случившейся смерти.
Узкая дверца возка распахнулась. В проеме показалась фигура человека в сиреневой делии
[152] нараспашку, в руке он держал длинный рейтарский пистолет, готовый к стрельбе. Не меняя позы, словно взведенная пружина, Феона раскрутил свое тело обратно, но в последний момент, заметив на шее противника белую колоратку священнослужителя, он резко развернул кисть руки, нанеся рубящий удар не лезвием, а елманью
[153]. Священник глухо застонал, выронил пистолет и, схватившись за лицо, залитое кровью, рухнул к ногам Феоны.
Заглянув внутрь возка, Феона присвистнул от удивления. Внутри экипажа, прижавшись к теплой войлочной стенке, сидел испуганный ксендз
[154], в черной сутане с пурпурным поясом-фашьей, и целился в него из незаряженного бандолета
[155].
– Это не можно! – твердил он на плохом русском, тщетно нажимая на курок пустого карабина. – Меня посылать римский курия! Я есть патер Алоизиус, капеллан папского нунция Клавдия Рангони
[156].
– Жаль, что мне некогда, – с явным сожалением произнес Феона, забирая из рук священника оружие. – Я бы нашел для вас достойное место, святой отец, а пока считайте, что вам повезло.
Патер Алоизиус, получив хорошее ускорение под преподобный зад, с диким воем вылетел наружу, угодив головой в придорожный сугроб. Следом туда же полетела его четырехугольная шапочка-бирретта с дурацким помпоном посередине. Феона, тревожно прислушиваясь, выглянул из возка и поманил рукой на удивление не сильно смущенную всем увиденным Марфу.
– Скорее, княжна, да царевну береги, – сказал он мрачно, – поспешать надо, иначе сейчас здесь жарко будет.
– С тобой не страшно, воевода, – озорно улыбнулась Марфа, забираясь в возок, – право слово, женись на мне? Я тебе десяток царевен нарожаю!
Феона только досадливо крякнул, заглянув в дерзкие глаза Марфы Вяземской. Сейчас ему было не до шуток. Разворачивая лошадей, он слышал со стороны южных ворот шум, выстрелы и глухой топот множества копыт. На рысях сюда двигался большой отряд, встречи с которым необходимо было избежать. Кони рванули с места, унося возок в сторону Спасского луга и ледяной переправы через речку Каменку.
Глава 13
Наутро, отстояв службу 3-го часа
[157], отец Феона, сопровождаемый Маврикием, решил зайти в монастырское книгохранилище, чтобы узнать наконец, как продвигается работа у Автонома и Гервасия, но те сами поджидали его на выходе из храма. Судя по их сияющим, удовлетворенным лицам, им все же удалось найти в описи что-то, исчезнувшее из библиотеки.
– Выкладывайте, братья! – прямо на месте предложил им Феона, видя нетерпение обоих. – Неужто нашли?
– Нашли! Нашли, отец Феона! – хором загалдели оба инока. – Псалтырь это! Псалтырь Следованная. А более ничего не пропало. Остальное на месте в целости и сохранности.
Отец Феона посмотрел на них строго и переспросил:
– Это точно? Хорошо искали?
– Точнее не бывает, отец Феона, – «успокоили» его монахи, – псалтыри этой нет нигде.
Феона крепко задумался.
– Видишь, Маврикий? – произнес он, не оборачиваясь, в полной уверенности, что ученик стоит за его спиной. – Вероятно, в этой истории я был не прав, а ты молодец!
Не услышав ответ и увидев удивленные глаза Автонома и Гервасия, отец Феона обернулся. Маврикия за его спиной не было.
Слегка озадаченный необычным поведением ученика, отец Феона, перебросившись парой фраз с отцом экономом, направил свои стопы в братский корпус и, поднявшись на второй этаж, увидел послушника у двери своей кельи. Долговязый Маврикий сидел на корточках спиной к проходу, бесцельно подпирая плечом дверной косяк.
– Маврикий, ты чего здесь? – спросил Феона, хлопнув инока ладонью по спине.
От неожиданности Маврикий вздрогнул, пошатнулся, хватая руками воздух, и, с треском распахнув головой дверь, кубарем вкатился в келью.
– Ты всегда найдешь, чем удивить, сын мой, – произнес Феона, заходя следом, – обычно незваные гости таким способом только уходят!
Насмешливый тон Феоны сменился на обеспокоенность, когда он увидел кислое и печальное выражение лица своего молодого помощника.
– Та-ак! – протянул он подозрительно. – Что опять натворил? Признавайся!
– Прости, отче! Лукавый попутал! – загнусил Маврикий, поднимаясь на ноги и осторожно вынимая из-под подрясника предмет, завернутый в кусок белой льняной ткани.
– Это то, о чем я думаю? – спросил Феона, мельком взглянув на сверток. – Следованная псалтырь?
– Она, – потерянно кивнул головой Маврикий, всем своим существом выражая самое неподдельное раскаяние.
Глядя на отца Феону глазами доброй коровы, он передал ему книгу, продолжая причитать и оправдываться:
– Не хотел я ее красть. Только на время взял. Думал, ночью тайнопись разберу, а утром все назад положу!
– Так чего же не положил?
– Испугался, отче!
Феона разглядывал Маврикия со смешенным чувством легкой досады и душевной теплоты, которое часто возникает в общении мудрых родителей с их непутевыми, но оттого не менее любимыми отпрысками.
