Услышав последние слова, Феона вдруг встрепенулся и уставился на воеводу тяжелым взглядом.
– Как зовут? – спросил резко.
– Кого? – удивился Стромилов.
– Свояченицу!
– Марфа. А тебе зачем?
– Фамилия у нее какая?
– Ну какая? Товарищева. Да в чем дело-то?
– Потом объясню.
Феона отвернулся от растерянного Стромилова, взялся руками за резные перила теремного гульбища и глубоко задумался. На него опять нахлынули воспоминания…
Глава 19
Полагая, что путь на Москву по Стромынской дороге поляки, скорее всего, уже перекрыли рогатинами, Феона гнал лошадей на Всполье. Стремительно проскочив по кривым и узким переулкам мирно спящих слобод Спасского и Александровского монастырей, он выехал на Шуйский большак недалеко от Ризположенских городских ворот. Дорога, к счастью, оказалась свободной и безлюдной, только у стен Ризположенского монастыря горели костры, и городская стража тревожно покрикивала в ночную мглу, напуганная беспорядочной стрельбой, раздававшейся со стороны Варварских ворот. Обыватель же, за несколько лет пообвыкший и приспособившийся к Смуте, творившейся в государстве Российском, к происходящему особого интереса не проявил. Ни одна лучина не вспыхнула за ставнями окошек, ни одна дверь не отворилась, ни один порожек не заскрипел. Любопытство по тем временам стало дорого стоить, и каждый горожанин твердо знал, что служивые
[203] и за погляд могли мзду жизнью взять, а потому тихо сидели, затворившись по своим избам, не высовываясь и ни во что не вмешиваясь.
Благополучно миновав слободку Скучилиху, тесную и загроможденную повозками, груженными строительным камнем и кирпичом, возок выехал за город, потеряв по дороге рундук с ухабов
[204] саней, увязший между двумя подводами в одном из узких уличных проездов. Город закончился. Далее дорога шла по пустынной местности, лишенной жилья и растительности. Только поля, занесенные снегом, и накатанная санная колея, тянувшаяся за горизонт в ночную мглу. Феона спешил, погоняя лошадей. Конечно, он не рассчитывал таким образом добраться до Шуи, до которой было 40 верст, или до Костромы, которая находилась в два раза дальше. Цель его казалась проще и лежала всего в шести верстах от Суздаля. На Быковском погосте Феону ждал доверенный человек, с помощью которого он рассчитывал укрыться от преследователей, переждать и увезти царевну в безопасное место, которое они обговорили в Москве с патриархом Гермогеном. Задача не выглядела невыполнимой, даже несмотря на то что по пятам их шел конный отряд «лисовчиков» на хороших боевых лошадях. Феона слышал позади топот копыт и яростные крики преследователей, но пока они были на безопасном отдалении, вне досягаемости мушкетного выстрела, и расстояние это не сокращалось.
Беда стряслась позже. При проезде через реку Нерль одна из салазок провалилась в дыру настила, зацепившись за береговой лежень
[205]. Возок подбросило вверх и стало мотать на обледенелых досках из стороны в сторону, пока неуклюжий возок не завалился на бок. Дышло с хрустом выворотило крепление возка, и перепуганная четверка лошадей, освобожденная от ноши, рванула вперед, едва не утащив за собой Феону, запутавшегося в вожжах. Больно ударившись спиной о перила, Феона, едва переведя дух, бросился к возку и откинул дверцу.
– Целы? – спросил он у Марфы, подавая ей руку и вытягивая наружу.
– Твоими молитвами, воевода, – проворчала княжна, выбираясь из возка, – чуть не угробил, леший, я, может, только жить начинаю?
– Ладно, недосуг мне, – отмахнулся Феона сердито, – давай, Марфа Ивановна, дуй под мост и сиди тихо.
– А ты? – насторожилась княжна, прижимая хнычущего ребенка к груди.
– А я тут гостей встречу, – пожал плечами Феона и ободряюще подмигнул ей. – Когда все закончится, сам к вам спущусь.
– Пистоль дашь? – спросила Марфа, сверкая дерзкими глазами.
Феона на миг задумался и, покопавшись в рундуке возницы, протянул ей ручную мортиру, поставленную им на боевой взвод.
– Захочешь – не промажешь! – ухмыльнулся он. – Справишься?
– Не велика премудрость, – хмыкнула княжна, закидывая на плечо чудовищное оружие, при одном виде которого даже опытные воины испытывали вполне объяснимую робость и сомнения в поступках, при других обстоятельствах вполне для них привычных.
– Смотри, если что, у него отдача, кабана с ног валит, – крикнул Феона вдогонку осторожно спускавшейся по береговому откосу княжне.
– Спаси Христос, служивый! – ответила она, не оборачиваясь, и скрылась под мостом.
Оставшись один, Феона первым делом развернул возок поперек моста, перекрыв дорогу неприятелю. Неспешно и деловито он разложил перед собой на овечьей кошме готовое к бою оружие, найденное им в повозке. Неизвестно по какой прихоти, но святые отцы везли с собой целый арсенал, никак, впрочем, им не помогший, зато Феона, помимо своей сабли и собственной кобурной пары пистолетов, неожиданно обзавелся русской завесной пищалью
[206], парой кавалерийских карабинов, полудюжиной длинных немецких пистолетов с колесцовым механизмом
[207] и двумя абордажными гранатами
[208]. Кроме того, на дороге перед мостом поставил он тридцатитрехфунтовую бочку пороха, найденную все в том же возке под сиденьем патера Алоизиуса. Феона осмотрелся, прислушался и спокойно присел на полозья, ожидая гостей, которые не заставили себя долго ждать.
Отряд, состоящий из двух десятков до зубов вооруженных всадников, стремительно приближался к мосту. Помимо яростного топота копыт, уже слышны были тяжелые хрипы лошадей и грозные окрики их наездников. Кажется, ничто не способно было остановить их безумного напора, и они просто должны были смести все, что встало бы на их пути. Но, увидев перевернутый возок, лежащий поперек моста, они остановились. Именно в этом и заключался расчет Феоны. Встав во весь рост из-за своей баррикады, он поднял бандолет и выстрелил в бочонок пороха, после чего быстро спрятался обратно. Следом громыхнуло так, что небо озарилось яркими всполохами и зашатались доски настила. Вопили раненые поляки, ржали покалеченные кони. Под мостом заголосила несчастная Настя, в который раз за этот день оказавшаяся на грани жизни и смерти. Не давая противнику опомниться, Феона, не выглядывая из своего убежища, метнул в поляков пару гранат. Эти взрывы были не столь эффектны, как взрыв пороховой бочки, но криков после них только прибавилось.
