Феона присел у подозрительной плиты на корточки, внимательно осмотрел ее и, воткнув нож в выбоину, с силой надавил. Плита легко поддалась и стронулась с места. Отодвинув ее в сторону и осветив черный зев колодца фонарем, он увидел ступени еще одной лестницы, уходящей куда-то в мрачные проходы старинного подземелья.
– Помоги мне, Господи! – негромко произнес монах, перекрестился и проскользнул вниз, держа горящий фонарь перед собой.
Узкая лестница казалась дорогой в преисподнюю. Восемнадцать крутых ступеней – с риском на каждой свернуть себе шею. Однако внизу монаха ожидала встряска посильнее. Фонарь выхватил из плена тьмы изрядный кусок подземелья. Феона осмотрелся. Он стоял в начале длинного узкого коридора из хорошо обожженного красного кирпича, представлявшего собой анфиладу небольших помещений, заканчивающихся широкими арочными контрфорсами, выступавшими из стены. Феона сразу вспомнил, что именно это подземелье показывал старец Иов в его первом видении. Все было точно так же, как тогда. Только серые плиты пола теперь не были покрыты сплошным слоем пыли. Наоборот, они были достаточно сильно истоптаны. При этом следы принадлежали по меньшей мере двоим разным людям. Это открытие удивило и насторожило монаха. Получалось, не один убийца знал секрет подземелий Гледенской горы. Но кто был этим человеком, предстояло еще выяснить.
Между тем гулкое эхо подземелья донесло до ушей монаха звук поспешных шагов. Понимая, что у противника превосходство во времени, Феона вновь бросился в погоню, но не прошел он и двух десятков шагов, как натолкнулся на бесчувственное тело монаха, лежащее на грязном полу у одного из боковых проходов, зачем-то помеченного знаком, похожим на перевернутый Малый Юс
[231]. Осторожно перевернув его, он узнал инока Епифания. На шее молодого монаха был отчетливо виден красный рубец от удавки. Взволнованный Феона приложил два пальца к сонной артерии юноши и прислушался. Не сразу, но ему удалось разобрать слабое биение пульса.
– Жив! – облегченно выдохнул Феона и на секунду закрыл глаза. А шаги в подземном лабиринте становились все глуше и тише. Убийца уходил. Еще немного, и догнать его было бы уже невозможно.
Феона торопливо расстегнул однорядку Епифания и ослабил пояс. Вытащив из борта своей одежды тонкую иглу, он до крови уколол подушечки мизинцев на руках молодого монаха, после чего сильно надавил ему большим пальцем между верхней губой и носом и дважды ударил по щекам. Сразу после этого Епифаний глубоко вздохнул и открыл осоловевшие глаза.
– Вот и славно! – воскликнул Феона. – Полежи тут и ничего не бойся! Сразу не помер, значит, и не помрешь!
Монах бежал по подземному ходу, чувствуя легкий сквозняк, обдувавший его лицо. Видимо, потайная дверь была открыта. Это обстоятельство оставляло мало надежды на поимку убийцы, но Феона все еще надеялся успеть. Стены подземелья стали сужаться, и, если в начале пути он свободно мог идти во весь рост и даже с поднятыми руками, то в конце шел согнувшись, а выбирался из подземелья уже ползком.
Снаружи была глубокая ночь. Тихая звездная ночь растущей луны. Он опоздал. Убийцы и след простыл. Монах посмотрел назад и понял, почему раньше не мог найти вход в подземелье. Он искал его у монастыря, а тот находился сразу под верхним откосом горы. В десяти саженях
[232] от сторожевой башни и был скрыт за обычным валуном, сдвигавшимся с места очень хитроумным приспособлением, умело спрятанным прямо в скалу.
Тяжело вздохнув, Феона направился обратно в подземелье, чтобы забрать раненого Епифания и доставить его в лазарет. Но у входа он немного задержался, изучая механизм, приводящий в движение довольно увесистый валун. Как выяснилось, такое простое и в то же время весьма надежное устройство он видел первый раз в жизни. Легко двигая валун одной рукой, Феона не сразу обратил внимание на каменистую осыпь справа от входа, за которой лежал какой-то белый предмет. Это была тонкая кожаная перчатка с высокими крагами и кружевами. Она была порвана и залита кровью. Феона узнал ее. Перчатка принадлежала воеводе Юрию Стромилову.
Глава 23
Задолго до рассвета, у дороги из Кичменгского Городка в Устюг, верстах в десяти от Дымковской переправы на лесной опушке горел небольшой костер. У костра сидели двое. Лохматый, как леший, ямщик в просаленной, колом стоящей бараньей шубе с опояской, шароварах, сшитых из выделанной телячьей шкуры, вывернутых шерстью наружу, и давно съеденном молью заячьем треухе, неизвестно каким чудом держащемся на копне жестких, будто кабанья щетина, волос.
Вторым был еще не старый, но уже седой как лунь иностранец, одетый на французский манер, с некоторых пор вошедший в моду во многих европейских странах. На нем был голубой неширокий кафтан с отложным воротником и укороченными рукавами, небрежно наброшенный на плечи в виде плаща. Под кафтаном – короткий камзол желтого цвета с разрезами во всю длину, через которые виднелась ярко-красная подкладка. Белая кружевная рубашка, узкие серые панталоны с красными лентами, желтые чулки и желтые башмаки с серебряными пряжками. Завершала гардероб белая фетровая шляпа с высокой тульей и узкими полями, больше похожая на ведро или перевернутую кадку, надетую на голову.
Иностранец был невооружен, а вот ямщик, напротив, держал при себе небольшой арсенал незамысловатых механизмов, изрядно облегчающих взаимопонимание при неожиданных встречах с незнакомцами. У ног его лежал внушительный батик, руками отполированная палка с большим утолщением на конце, вырезанная из молодой березы вместе с корнем, а за пояс заткнут цепной свинцовый кистень с «титьками»
[233]. Несмотря на солидный набор доводов, побуждающих к миролюбию, ямщик сильно нервничал и ворчал, неодобрительно глядя на своего попутчика, беспечно дремавшего у костра.
Рядом с костром стояли ямщицкие розвальни и всхрапывали привязанные к оглоблям два пегих мерина, таких же лохматых, как и их хозяин. В котелке булькало ароматное варево из «зеленой» каши
[234] с костным мозгом и домашним сыром. На кошме, расстеленной прямо на траве, горкой лежали крупные ломти ржаного кислого хлеба, белые с розовыми прожилками головки чеснока, большие, величиной с кулак, желтые луковицы и пучки разнообразной зелени. Невзирая на окружающую тишину и безмятежную обстановку перед ночной трапезой, лохматый мужик все время прислушивался к окружавшему лесу, точно чувствовал, что где-то там в черной мгле пряталась смертельная опасность и пока просто наблюдала.
– Зря ночью поехали. Надо было утра ждать! – просипел он простуженно и неодобрительно поглядел на иностранца. – Ввел ты меня в искушение, басурманин!
Дремавший иностранец открыл глаза и удивленно уставился на ямщика.
