Он оказался прав. В первом же правом коридоре на стене прямо в кирпичной кладке была выбита большая толстая стрелка. Точно такая же стрелка была и во втором левом проходе этого коридора. Еще дважды они меняли направление своего движения, пока не вышли в небольшое квадратное помещение шириной в две сажени. Глухая задняя стена этого помещения представляла собой расчлененную аркатуру
[299], состоящую из четырех ложных колонн, объединенных в две довольно узкие арки, между которыми была обычная кирпичная стена шириной не менее одной сажени. В качестве украшения аркатуры между витыми полуколоннами в верхней части арок были помещены два объемных круглых щита, не имевших на себе никаких изображений.
– Обрати щит, – вслух произнес Феона очередную часть послания и стал проверять щиты арок. Левый оказался обычным декоративным украшением, а вот правый после сильного надавливания на его край вдруг громко щелкнул, стронулся с места и провернулся вдоль своей оси. Епифаний и Маврикий, обомлев от неожиданности, стояли с открытыми ртами и ждали чуда, но, когда в результате за этим ровным счетом ничего не последовало, им вдруг показалось, что их кто-то самым жестоким образом обманул.
– Протяни руку, и будут пальцы твои сжимать опору. Вытащи и склони ту опору, – улыбаясь, напомнил им Феона и принялся ощупывать колоны.
В верхней части правой арки он легко нащупал углубления, рассчитанные явно под пальцы рук. Больше не задумываясь, Феона запустил пальцы в щель, крепко сжал рукой полуколонну и с силой рванул на себя. От стены отделилась часть колонны размером в половину локтя. Приглядевшись, монах понял, что это рычаг запирающего зубчатого механизма, который под нажимом его руки с ритмичными щелчками легко пошел вниз. Следом за этим вся кирпичная стена между аркатурой, подняв с пола тучу пыли, отъехала назад и с железным лязгом и диким скрипом ушла куда-то вбок, образовав огромный проем шириной в сажень.
Когда пыль немного осела, Феона и его спутники осторожно вошли внутрь помещения, еще не представляя себе в полной мере, что же находилось там, за раскрытой ими дверью. Сердца, полные надежд, лихорадочно стучали в предвосхищении чуда. Но едва они переступили порог тайной комнаты, как из сумрачных глубин ее раздался странный металлический голос, очень непохожий на голос живого человека.
– Стой! Ни шагу вперед, я стреляю!
Вслед за этим послышался легко узнаваемый щелчок от удара кремня об огниво, но вместо выстрела последовала неяркая вспышка с громким шипением, и в комнате явственно запахло пороховым дымом. Маврикий и Епифаний, подталкивая друг друга, бросились бежать, едва не сбив с ног своего учителя, который в свою очередь, не потеряв самообладания, лишь подвинулся, пропуская их в подземный коридор. Оставшись один, он поднял фонарь над головой и осветил то место, откуда прозвучала угроза.
То, что там было, вызвало одновременно смех облегчения и восхищенные возгласы с его стороны. В четырех шагах от двери, у большой каменной колонны стояли три механические куклы, наряженные в стрелецкую одежду. Раньше Феона уже сталкивался с такими механизмами, которые на потеху публике могли писать письма, играть на арфе или подавать кушанья за столом, но вот таких, которых можно было использовать в качестве вооруженной стражи, ему видеть еще не доводилось. Впрочем, к тому были, как выяснилось, веские основания. Из трех стражников в рабочем состоянии оставался только один, да и у него порох на полке пищали слипся и отсырел от времени, в результате чего выстрела не случилось. Тем не менее простому человеку нельзя было не восхититься умению неведомых мастеров, создавших такие сложные и красивые куклы!
На всякий случай, разоружив механических болванов, отец Феона позвал обратно своих робких учеников, боязливо выглядывавших из-за двери. Видимо, устыдившись своего поведения, они вернулись в помещение, стараясь не глядеть друг другу в глаза.
Оглядевшись, Феона сразу узнал зал из своего сна. Только на этот раз он не пустовал. Два десятка больших деревянных сундуков, покрытых толстым слоем пыли, стояли вдоль стен. Некоторые даже друг на друге. На широкой каменной плите, больше похожей на алтарь, помещались четыре ларца, отличавшиеся большими размерами и богатством отделки. Находились здесь и деревянные короба без крышки, наполненные какими-то бумагами, и высокие круглые пеналы, похожие на тубусы, запечатанные целой горстью разноцветных царских печатей еще времен царя Ивана Васильевича IV Грозного. А в самом центре зала между колоннами красовался золотой глобус, высотой в рост человека, установленный на львиные лапы, сделанные из драгоценного черного дерева.
Отец Феона открыл крышку ближайшего сундука и замер, завороженный невиданным зрелищем. Отойдя от первого оцепенения, сразу открыл крышку другого, потом третьего сундука. На четвертом он задержался и трепетно, дрожащими руками взял лежащую сверху большую книгу. Он видел ее один раз в жизни в руках самого царя Ивана Васильевича. Это были редчайшие списки поэм Гомера, написанные золотыми буквами на змеиной коже. Второй такой книги в мире не существовало.
За спиной отца Феоны охали и ахали восхищенные ученики, открывавшие все сундуки подряд. Монах в свою очередь подошел к одному из ящиков, наполненных письмами, грамотами, увешанными государственными печатями, и свитками, иные из которых имели весьма солидный размер. Смахнув пыль рукой с верхних пергаментов, Феона позволил себе покопаться в некоторых документах. Открытие, которое он для себя сделал, повергло его в состояние крайней задумчивости и озабоченности. Весь этот ящик и два стоящих рядом были наполнены личным архивом Ивана Грозного. Документы такого рода не могли ни при каких обстоятельствах попасть в чужие, недружественные руки.
– Отче, – услышал Феона голос Маврикия, – посмотрите на это!
Феона обернулся. Маврикий и Епифаний с выпученными от изумления глазами склонились над ларцами, наполненными золотыми цехинами, дублонами, дукатами и ноблями
[300], драгоценными камнями огромной величины и ювелирными украшениями невиданной красоты.
Феона улыбнулся детской наивности своих учеников.
– Это золото и драгоценности – ничто по сравнению с содержанием одного такого вот сундука! – Монах наклонился, взял из сундука одну из книг наугад, пробежал ее беглым взглядом и спросил: – Знаете, что это такое?
– Нет! – покачали головами Маврикий и Епифаний.
– Это «История» Полибия
[301], – ответил Феона, кладя книгу обратно, – в этом сундуке все сорок ее томов. Кстати, сей автор много писал о наших предках – славянах. А вот там я видел «Республику» Цицерона. В соседнем сундуке лежат «Песни» Пиндара
[302] и «Итхифалеика»
[303] Вергилия. Все сундуки, стоящие по правую сторону от входа, забиты произведениями отцов Церкви и святых православных мыслителей! – Отец Феона неспешным шагом прохаживался между рядами ларцов и сундуков, закрывая открытые крышки, при этом продолжая беседу со своими учениками. – За любую из этих книг некоторые люди и у нас, и в Европе готовы мать родную зарезать. Не думайте, что наш приятель Петр Аркудий что-то в этом отношении из ряда вон выдающееся. Поток таких Аркудиев, если не предпринять соответствующие меры, не иссякнет никогда. Впрочем, поговорим об этом позже. Когда страсти наши улягутся и головы приобретут способность мыслить здраво.
