Размышления его прервал властный голос, громко произнесший по-русски:
– Я наместник Троицкой обители, игумен Пимен, хочу говорить с вашим командиром.
Аркудий замер от неожиданности. Неужели, подумалось ему в тот момент, все оказалось так легко и рыба сама бросилась в руки?
Он резко встал со стула и подошел к старому монаху, внимательно вглядываясь в его лицо. Он узнал его сразу, с первого взгляда, хотя до этого сомневался, что сможет узнать. Забвение – непременное условие памяти, но иногда, к счастью или нет, и оно не действует. Аркудий думал об этой встрече. Злорадство, ненависть, злость или, может, отвращение. Что должен был ощущать он при встрече? Иногда он даже позволял себе фантазировать на эту тему, но, увидев, не испытал ничего, кроме холодного безразличия охотника к жертве. В какой-то мере Аркудий почувствовал легкое разочарование и досаду на себя, но и эти чувства быстро прошли.
– С кем имею честь? – спросил он по-польски и добавил, перейдя на русский язык: – Правильно ли я понял, что передо мной московский боярин, князь Петр Михайлович Щенятев?
Игумен Пимен нахмурил брови и бросил взгляд на говорившего. При виде коротышки Аркудия в его глазах пробежала искра сомнения. Покачав головой, игумен ответил:
– Более полувека ношу я рясу. Мое имя – раб Божий Пимен. Чернец. Один из многих!
Ответ монаха по-настоящему разозлил Аркудия, брызжа слюной ярости, он воскликнул:
– Правду говорят – львиная гордость лисице не к лицу. Забыл ты, князь, свою гордость. Лицемерным смирением прикрылся, чтобы шкуру свою спасти.
На этот раз пришла пора вспыхнуть яростью глазам Пимена, но голос его оставался спокойным.
– Гордыня дышит адом, но кто ты такой, чтобы судить? Я тебя знаю?
– Ты меня узнаешь, – зловеще ухмыльнулся иезуит, – мое имя Петр Аркудий, и я служу Святому престолу! Но есть у меня и другое имя. Потаенное. Много лет никому его не раскрывал, а тебе скажу, а знаешь почему? Потому, что ты все равно сдохнешь, но смерть твоя оттого станет еще ужаснее!
– И как же тебя зовут?
– Я князь Петр Петрович Щенятев!
Игумен Пимен посмотрел на собеседника ошеломленным взглядом.
– Петька? Сын?
– Нет, не отец ты мне! – жестко и зло парировал иезуит. – Я Петр Аркудий, цензор генеральной конгрегации Святого престола, и мой отец – викарий Христа и верховный первосвященник Вселенской церкви, великий понтифик, папа Павел V, а ты, схизматик, участь которого гореть в геенне огненной! Мы не ровня, и я презираю тебя!
– Что же ты хочешь от презренного схизматика? – мягким голосом спросил игумен Пимен, но брови его при этом сурово сдвинулись.
Аркудий посмотрел на отца дикими, горящими дьявольским огнем глазами.
– Ты знаешь! – прохрипел он напряженно. – Открой место, где спрятана царская либерея.
– Зачем, разве это твоя тайна? – холодно улыбнулся Пимен.
– Возможно, я сохраню тебе твою жалкую жизнь, и ты до конца дней будешь молить Бога о прощении.
Старый игумен как саблей резанул Аркудия стальным взглядом и, презрительно выпятив нижнюю губу, гордо ответил:
– Я виноват перед тобой и твоей матерью, хотя то, что я делал, я делал из любви к вам и желания спасти. Не случилось. Вы оба умерли! Остальные свои прегрешения я уже давно отмолил у Бога. Ты думаешь, я боюсь смерти? Мальчишка! Смерть стучится ко всем одинаково. Так чего ради робеть? И ты прав. Ты – не мой сын, ежели решил, что князь Щенятев может нарушить клятву или предать веру отцов ради спасения бренного тела! Глупец! У каждого из нас в душе прореха величиной с Создателя, и заполняют ее как могут! Одни благими делами и молитвами, а другие собственным дерьмом! Подумай, чем заполнена твоя прореха, Петька?
Аркудий после этих слов отца пришел в неописуемую ярость. Ему совсем не нужны были спасительные беседы. Ему нужна была только тайна, которую знал и не хотел открывать игумен Пимен. Обозные кнутобойцы уволокли старика в вагенбург
[310] и жестоко пытали его до самого утра, но больше он не произнес ни единого слова…
Цензор генеральной конгрегации Святого престола Петр Аркудий открыл глаза и выглянул из-за полога повозки. Мимо проносились осенние ландшафты постылой ему Московии. Дождливые, холодные и унылые. Лишенные солнечного света и благоухающего аромата южных стран! Аркудий подумал, как он безумно устал! Как он ненавидит эту непокорную и чуждую Россию, да и спесивую, нищую и мерзкую Польшу заодно! Он хотел в милую его сердцу Италию, в славный, любезный и спасительный Рим. Теперь это было главное желание его жизни!
Эпилог
В монастырской библиотеке из экономии дорогих свечей в железных светцах весело потрескивали лучины. Маврикий и Епифаний, сидевшие за столом напротив отца Феоны, отряжены были следить за светом, пока разговор, ради которого они здесь собрались, не закончится. В библиотеке стоял устойчивый запах ладана, киновари и костного клея. Отец Феона внимательно посмотрел на своих молодых помощников и перевел взгляд на Следованную псалтырь, лежащую посередине стола.
– Дети мои, – произнес он мягко, – пришла нам пора принять решение. Мы, конечно, молодцы. Мы раскрыли тайну псалтыри, обезвредили банду разбойников и пресекли новые преступления. Наконец, мы отыскали либерею Ивана Грозного! А теперь вопрос – что делать дальше?
– Как что? – воскликнул разгорячившийся вдруг Маврикий. – Рассказать… показать людям!
– Ты тоже так считаешь? – с улыбкой спросил Феона у молчавшего Епифания.
– Я не знаю! – запинаясь, ответил тот, отводя глаза в сторону.
– Да чего там не знать, брат Епифаний! – продолжал шуметь послушник, размахивая руками. – Ты чего, в самом деле?
– Погоди, Маврикий, – осадил его Феона, беря псалтырь в руки, – давай я кое-что объясню, если позволишь?
Маврикий тут же замолчал и согласно кивнул, сообразив, что отец Феона все равно лучше знает, что делать с их находкой.
Монах молчал довольно долго, прежде чем начать говорить. Наконец он негромко произнес, глядя в глаза своим юным друзьям:
– Дело в том, Маврикий, что из лучших побуждений и желая пресечь зло, мы невольно раскрыли загадку, которая нам не принадлежит. Не мы с тобой являемся хранителями этой тайны, не нам и рассказывать о ней людям.
Маврикий, сообразив, о чем говорил наставник, понимающе закивал головой и уставился на Епифания, который по-прежнему сидел, опустив голову, и молчал.
– Есть еще одно, – Феона задумчиво глядел на псалтырь, – обитель наша маленькая, большим влиянием не пользуется. Как думаете, что будет после того, как мы объявим о нашей находке?
– Ее заберут в Москву! – подал наконец голос Епифаний.
